— В общем-то она проститутка.
— Тогда понятно, почему ее дети; — знают.
— Но такая, что проституткой ее считать тоже нельзя, потому что, когда женщине так много платят, она уже перестает быть проституткой.
— Учту на будущее.
— Да она была у нас.
— Почему-то я этого не помню.
— А тебя, кажется, тогда не было. Да, тебя вообще не было в Москве. Она любит старые французские фирмы, она и купила белье — гарнитур от Диор, цвет — ярко-пурпурный, и кое-что из парфюмерии.
— Что ты еще о ней знаешь: ее мужья, дети, любовники?
— Ну, Маш, ты много хочешь, я не сижу со свечкой у нее под кроватью.
— Правильно делаешь, так и до пожара недалеко.
— Подожди. Кажется, у нее есть муж с кем-то напополам.
— Не поняла.
— Я тоже. И потом, это не точно.
— Что не точно?
— Ну, насчет мужа.
— Да, не точно, она говорила о нем в прошедшем времени.
— Может, и так. Так ты, значит, ее все-таки знаешь?
— Вчера познакомилась.
— А что с ее мужем?
— С мужем не знаю что, а вот она умерла.
— Да?! Жаль. Она осенью собиралась у нас платье вечернее заказать. А отчего она умерла? Ей не больше сорока было.
А выглядела.., хотела б я в сорок быть такой же.
— Я думаю, что ее убили.
— Ты не шутишь?
— Какие шутки, Ленка, когда это могут списать на меня!
— Чего?! Повесить на тебя ее убийство?
— Правильно.
— Машка, что у тебя происходит? То Сережка пропал, теперь еще эта Мишель. Ты хоть что-нибудь о Сережке узнала?
— Да нет, Ленок, в том-то и дело, что нет. И по-моему, то, что он пропал, как-то связано с Мишель.
— Только не говори, что он был ее любовником.
— А почему это он не мог быть ее любовником? — обиделась я.
— Потому что она не в его вкусе, — выкрутилась Леночка. — А потом, тогда б ты об этом знала.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что своих денег у него на нее бы не хватило и пришлось бы брать у тебя.
— Как может быть связан с ней Вадик?
— Какой Вадик?
— Ну тот альфонс-плейбой, о котором ты сама мне рассказала.
— Вот уж этого, расстреляйте меня, не знаю. У них же одна профессия, только полюса разные. И она повыше стоит на лестнице.., этой, как ее?..
— Иерархической.
— Точно, именно на ней. Я не думаю, что она ему передает свой опыт. А знаешь, что я подумала: может, он немного голубой?
— А если так, то что?
— А то, что какой-нибудь из ее приятелей по постели любит и то и другое сразу.
— И что?
— Что — ну что? Ну и приглашали третьим его.
— Хватит, Ленк, у тебя фантазия разыгралась.
— Не вижу ничего плохого иметь в этом вопросе богатую фантазию.
— Я тоже, но сейчас мне не до этого.
— Вспомнила!
— Что?
— Дюймовочка ее хорошо знает.
— Какая Дюймовочка?
— Ритка Мищеркина. Дюймовочкой ее прозвали, когда она стриптизершей работала, они, кажется, дружили. Да ты тоже ее знаешь. Я сейчас ей позвоню.
Я вспомнила эту Риту, мы были в одной компании и я обратила внимание на ее роскошные светло-пепельные волосы, необычные для блондинки: тяжелые, как ртуть. Она их постоянно то собирала в хвост, то распускала, за вечер проделав это несколько раз. И самое главное — она сразу стала приставать к Сережке.
Я так и спросила у Леночки:
— Это которая к Сережке все приставала? Просила написать ее портрет. А когда танцевала, всю шею ему помадой перемазала, хоть и трезвая была?
— Она ко всем новым мужикам пристает, она и к Вите моему подбиралась, но я ей сделала строгое предупреждение. И вместо тебя за Сережку тоже, а то ты сама только смотришь, ревнуешь и слова не можешь сказать. Она тогда даже расплакалась почему-то. Но стриптизерши, они все истерички.
Леночка была не права, потому что я могу сказать, и даже не одно слово, но не поднимать же шум из-за простого поцелуя. Хотя, конечно, когда целуют в шею, тут не все так просто.
Леночка сняла с телефона трубку и стала набирать номер.
Она болтала по телефону минут пятнадцать, мне это даже стало надоедать, но как раз в это время она закончила свои переговоры.
— Так… — Леночка положила трубку и обратилась ко мне:
— В общем, Дюймовочка ничего мне толком не смогла сказать. Последнее время она, говорит, не очень с Мишель дружила, она не сказала, но я так поняла, что ее муж — Дюймовочки — не прочь потратить на ее подружку немного денег.