Мы сели в машину, но ничего особенного я не услышала — всего лишь подробный рассказ, как добраться до того места.
— Только ты одна все равно ничего не сделаешь, — сказал он в конце.
— Но и в твоей помощи я не нуждаюсь.
— Он что, так тебе дорог, этот художник?
— Да, как память на всю оставшуюся жизнь, поэтому и хотелось бы сохранить его для себя.
— И незаменим. — Это он не спросил, это он сказал просто.
— А об этом вообще не может быть и речи.
— Ну ладно. Если вдруг увидишь, передавай привет.
— Не обижайся, но не передам.
— Ну что ж, не передавай, если не хочешь, оставь себе на память.
— Хорошо, себе оставлю, хотя бы в благодарность, что отпустил, — пообещала я.
Я завела двигатель и тронула машину с места.
* * *
Я подъехала к магазину и быстро прошла в наш кабинет.
За столом у компьютера сидела одна только Танюшка — наш бухгалтер, она играла с ним в карты, впрочем, большую часть рабочего дня она проводила именно так. Если бы она была мужчиной, то ее удивленный взгляд сейчас можно было бы сравнить с удивлением Адама, когда он проснулся, а рядом с ним лежит миленькая девушка, которую зовут Ева.
— Привет, Татьянка, а где Леночка? — спросила я, а сама подошла к большому зеркалу у стены и посмотрела на себя.
Да, выглядела я так, что пожелать лучшего можно было целых два раза, вот только не было времени на пожелания.
— Леночка? — переспросила Таня. — А, Леночка, — дошло до нее наконец. — Она поехала домой, ее Витя приехал, она сказала, что поедет ненадолго, скоро вернется.
— Витька приехал? — обрадовалась я.
— Да, час назад, может, чуть больше, он уже из дома позвонил, и Лена сразу убежала, сказала, что скоро вернется.
— Тогда я тоже побежала. Если Леночка сейчас придет, скажешь, что я у нее, пусть позвонит.
Таня кивнула, она сидела все еще какая-то растерянная, только мне было не до того, чтобы расспрашивать ее о ее трудностях, у меня своих на десять человек хватит.
Я выбежала из магазина и поехала к Леночке с Витькой домой.
* * *
Я позвонила в дверь. Открывать мне ее никто не спешил. Ну, понятно, они столько не виделись, а тут кто-то в дверь звонит. И я, тоже умница, даже не подумала, что сначала нужно позвонить по телефону. Но это все из-за того, что со мной последнее время происходит.
Пойду на улицу, подожду минут пятнадцать — двадцать, решила я. Но в это время услышала, как замок стали открывать.
Дверь открылась, и я увидела на пороге Витю.
Я его увидела и растерялась — на него было больно смотреть, таким он выглядел измотанным, и лицо у него было… оно у него было какого-то пепельно-зеленого цвета.
— Я не вовремя, да, Вить? Извини, я просто так обрадовалась, что ты приехал, что, как дурочка, не догадалась даже позвонить вам, приехала не предупредив.
— Ничего, — проговорил он как-то с трудом и, повернувшись, пошел от двери.
Я зашла в квартиру, закрыла дверь.
— Может, я чуть попозже, — сказала я, все еще стоя около двери и не решаясь пройти дальше.
— Заходи, чего ты там стоишь, — услышала я Витин голос, все такой же болезненный.
— А где Леночка? — спросила я, заходя в комнату.
— Она уехала на работу, ты разве об этом не знаешь?
— Она не мне сказала, она сказала Танюшке. Меня не было.
— Поэтому она, значит, так и спешила, что тебя не было.
Я смотрела на Витю и не могла понять, что с ним происходит. Это был человек, который не привык показывать никому свою слабость.
Сейчас Витя сразу сел на диван, наклонился, и я видела, что он едва сдерживается, чтобы не стонать.
— Витя, что с тобой? — спросила я.
— Не знаю. Кажется, отравился.
— Что ты ел?
— Почти ничего. Только грибы.
На столе я увидела пол-литровую банку грибов. Она была почти полная. Но любой знает, что грибов много и не надо, чтобы отравиться.
Я сразу побежала на кухню, нашла большую полиэтиленовую банку литра на три, высыпала в нее почти полную пачку соды, налила теплой воды и размешала. Вернулась в комнату, протянула банку Вите.
— Давай быстрее, чтобы все выпил и в туалет, два пальца в рот и очищай свой желудок, как француженка перед сном.
— Они, по-моему, по-другому это делают, — проговорил он, направляясь с банкой к туалету. Он стал послушным, как ребенок, и это доказывало, насколько ему плохо.
