А для меня эти дни были необыкновенно тревожными. Маленький отряд Буагарди был разбит синими солдатами из войск генерала Тапинье и не довез груз до места. Это значило, что синие бродят поблизости и, возможно, их больше, чем я себе представляла. К тому же, я слышала, что генерал Эдувилль, командующий республиканскими войсками в Бретани, активно пытается подавить шуанское восстание и проявляет при этом неожиданную изобретательность. Что же будет, если пойдут слухи, что я приютила шуанов и прятала у себя английское оружие? Ах ты Господи! Мне совсем не хотелось снова попасть в тюрьму, да и вообще быть лично во что-то замешанной. Своими опасениями, увы, я ни с кем не могла поделиться, разве что с Маргаритой. Остальные сочли бы меня недостаточно пламенной роялисткой.
Вдобавок у меня был еще один повод для беспокойства. Я вменяла себе в обязанность наблюдать за Авророй. Глаз с неё не спускать. Мне вовсе не хотелось, чтобы она сбежала с графом или получила сомнительную репутацию его любовницы. Доверять Буагарди я не могла - слишком длинный шлейф побед числился за ним. Да и вообще мне казалось, что Аврора заслуживает более спокойной участи. Что мог ей предложить граф даже в лучшем случае? Разве что титул и весьма незавидную судьбу супруги врага Республики. Но ведь он даже этого не предлагал, ибо пока и речи не было о браке.
Однажды, проходя мимо комнаты, где лежал Буагарди, я заметила, что дверь туда не совсем плотно прикрыта. Я заглянула. Аврора, видно, как раз принесла графу поесть и ставила поднос рядом с постелью. Граф взял ее за руку. Она не сопротивлялась, но и не смотрела в его сторону.
- Вы отменный лекарь, - нежно и негромко сказал он ей. - Но можете ли вы врачевать души, Аврора?
Сверкнув глазами, она высвободила свою руку:
- Вашу душу не излечит никто!
Это было похоже на ссору, на то, что Аврора ожесточена. Однако уже через пару дней я почувствовала изменения в их отношениях. Девушка, кажется, смягчилась; по поводу или без, но она снова часто оказывалась в его комнате, и мне довелось однажды увидеть - снова из-за двери - что, как только Аврора склонилась над графом, он сильно рванул ее к себе. Она, кажется противилась, но затаилась, не вскрикнула. Послышались звуки возни и поцелуев, потом все стихло, но эта тишина мне вовсе не понравилась. Я ожидала, что, может быть, Аврора сама прервет все это и выбежит, но их объятия затягивались и становились все более страстными. Поэтому я быстро отошла в сторону и громко затопала ногами, изображая идущую.
Они отпрянули друг от друга и, когда я вошла, вид у них был вполне благопристойный… если не считать слишком румяных щек и растрепанных кос Авроры и слишком частого дыхания Буагарди. В глазах последнего было какое-то лукавство, и мне оно не пришлось по вкусу.
- Аврора, - сказала я повелительно, - прошу тебя, оставь нас.
Она попыталась улыбнуться.
- Мама, но что такого ты можешь сказать господину графу, - такое, что мне и слышать нельзя?
- Будь любезна, дай нам поговорить, - повторила я.
Она вышла, метнув на меня довольно-таки разгневанный взгляд. Граф из почтительности попытался было подняться, но я жестом остановила его.
Придвинув к постели стул, я села. И сказала так мягко и доброжелательно, как только могла:
- Господин де Буагарди, надеюсь, вы понимаете, что дальше так продолжаться не может.
Он молчал, глядя на меня.
- Аврора еще так молода. Я ответственна за нее. И я бы хотела, чтобы к ней относились с уважением.
- Она так хороша, - сказал граф с улыбкой.
- Верно. Я полагаю, сударь, вы благородный человек, а потому убедительно прошу вас уважать красоту и наивность Авроры. Она еще ничего не понимает в жизни.
- На мой взгляд, госпожа дю Шатлэ, мадемуазель прекрасно разбирается в вопросе, о котором идет речь.
- Опасная рыцарственность, сударь.
- Где нет опасности, там не может быть и рыцарственности, - галантно заметил он.
- Поскольку вы знаете толк и в том, и в другом, - заключила я, - давайте оставим риторику и поговорим серьезно.
Я чувствовала, что делать предложение, обручаться с Авророй он не намеревается. Это оскорбляло меня. Видимо, оскорбляло и Аврору - потому и ее отношение к графу было таким неровным. Если бы он хоть раз дал понять, что готов взять на себя обязательства по отношению к ней, я никогда не затеяла бы этот разговор. Но я ничего такого не слышала и просто обязана была вступиться за воспитанницу. Ей трудно с ним - искушенным, остроумным, вкрадчивым. Я должна уберечь её от нее же самой. Черт возьми, нельзя же допустить, чтоб ее жизнь была погублена!
