- Касательно всего, что было между нами… Мне кажется, я достаточно наказан, дорогая моя, поверь. Когда ты была в Сент Элуа, я познал танталовы муки.
- Но тебя тоже не было здесь, Александр. Ты был далеко от Белых Лип.
- Все равно. Я знал, что мое семейное гнездо пусто, что ты строишь свою жизнь где-то в другом месте, сама. Сюзанна, можешь ли ты…
Он осекся. Странно было видеть, до чего нерешителен он стал. Он, казалось, даже не решался смотреть на меня.
- Хочешь ли ты вернуться?
Я терпеливо ответила, удивляясь в душе, что этот вопрос так волнует его в то время, когда он должен думать только о своем выздоровлении:
- Я буду в Белых Липах до тех пор, пока нужна тебе, Александр. Мой милый, ты же знаешь, что я люблю тебя. Об остальном мы поговорим позже.
Он слабо улыбнулся:
- Хорошо. Я не смею настаивать. Боюсь все испортить.
Я помогла ему опуститься на подушки, уложила поудобнее, стараясь не касаться поврежденной руки. Он устало закрыл глаза. Я смотрела на мужа, чувствуя в душе и боль, и нежность. Надо же, он хочет, чтобы я вернулась в Белые Липы. Но зачем? Что ждет меня здесь? Ведь он уедет воевать, я в этом не сомневалась. Вскоре вспыхнет новая шуанерия. Что я буду делать в этом огромном доме, полном враждебных родственников и слуг, которые осведомлены о глубокой размолвке, расколовшей наш брак?
Он пробормотал, открыв глаза:
- Мне больно видеть тебя такой, дорогая. Ты так бледна. Я замучил тебя. Ты, наверное, совсем не спишь.
- Ты не должен тревожиться, - сказала я.
- Не должен тревожиться? Ты столько сил отдаешь, чтобы выходить меня, и я не должен тревожиться? Я был не самым внимательным мужем, Сюзанна, но законченным негодяем, думаю, не стал.
И уже совсем тихо он добавил:
- Все изменится. Мы наладим нашу жизнь, обещаю.
Я не хотела, чтобы он сейчас, еще такой слабый, мучился подобными мыслями и строил планы, как все между нами исправить, но в целом он был прав. Нам обоим нужно будет крепко подумать над тем, как начать с чистого листа. Но предстоящая война, сказать прямо, смешивала все карты.
Кроме того, он был прав относительно моей крайней измотанности. Я пару недель спала урывками, ела кое-как и очень похудела. Несмотря на беременность, я не прибавила в весе, а потеряла около двенадцати фунтов. У меня ввалились щеки, а темные круги под глазами стали привычной чертой облика. Часто, глядя на себя зеркало, я думала, что надо, очень надо проглотить обед из шести блюд и лечь спать на целые сутки.
- Ты должна отдохнуть, - настойчиво повторил Александр. - Пожалуйста, хотя бы ради наших детей, Сюзанна. Да и если мое спокойствие тебе дорого, ты оставишь меня. Боже мой, дорогая, ведь на тебе лица нет!
- Хорошо. - Я кивнула и слабо улыбнулась. - Воля мужа - закон для меня…
Я знала, что теперь в мое отсутствие ничего плохого не случится.
Уже ложась спать, я подумала: «Он ведь ничего не знает о ребенке». Стоило ли ему говорить? Я колебалась, не зная, на что решиться.
Близится война… Удастся ли мне выносить это дитя после стольких треволнений? Несколько раз за последние недели я видела пятна крови у себя на белье, и понимала, что только воля Божья уберегает меня от выкидыша. Может, через день-другой и говорить-то будет не о чем… С другой стороны, не заставит ли меня Александр остаться в Белых Липах, узнав о ребенке? Боже, если бы я знала! Мне хотелось сохранить свободу решений подольше.
Я решила с признаниями повременить и с этой мыслью уснула.
10
Доктор до поры до времени запретил Александру напрягаться, и я сама читала мужу все газеты, письма и счета, приходившие в поместье. К концу сентября герцог уже мог сидеть. В кресле слуга вывозил его на террасу. Осеннее солнце скользило по терракотовой плитке пола, играло в переплетах окон. Шуршали под дуновением ветра набившиеся под балюстраду желтые и красные опавшие листья. Я садилась рядом с мужем, он перебирал мои пальцы, и мы подолгу молчали, думая о нашем прошлом и будущем. Солнечные лучи грели мне лицо, и в этих приятных остатках тепла были для меня и надежды, и мечты о лучшей жизни, и блаженное облегчение, не покидавшее меня ни на миг с той поры, как я поняла, что Александр не умрет.