СОПОСТАВЛЕНИЕ
XXIII (I). Описав жизнь Нумы и Ликурга, постараемся найти, как это ни трудно, различие и сходство между ними. Сходство выражается в общих им достоинствах -- в их уме, благочестии, умении управлять, воспитывать других и внушать им мысль, что оба они получили данные ими законы исключительно из рук богов. Различие между ними -- в чем каждый заслуживает похвалы -состоит в том, что Нума принял престол, Ликург отказался от него. Один получил царскую власть, не ища ее, другой отказался от нее, имея ее в руках. Один, частный человек и иноземец, был провозглашен царем чужим ему народом, другой добровольно сделался из царя частным человеком. Прекрасно приобрести царство честным путем, но прекрасно и предпочесть правду царской власти. Нравственные качества одного были так известны, что его сочли достойным занять престол; но и в другом они были так велики, что заставили его отказаться от престола. Затем, как игроки на лире, один из них, в Спарте, натянул ослабевшие и потерявшие строй струны, напротив, другой, в Риме, ослабил струны, слишком туго натянутые. Задача Ликурга была труднее -- он убеждал граждан снять не броню, бросить дальше от себя не меч, но отказаться от приобретения золота и серебра, проститься с роскошными постелями и столами. Ему приходилось советовать им отказаться не от войн ради праздников и жертвоприношений, но перестать задавать пиры и попойки и ходить всю жизнь вооруженными и заниматься гимнастикой в палестрах. Вот почему одному удалось легко достичь своей цели словом убеждения и приобрести себе любовь и уважение, другому добиться своего с трудом, подвергаясь опасности и получив рану. Мягкий по характеру Нума сумел внушить своим подданным любовь к справедливости и миру, смягчить их дикие, суровые нравы. Если нас заставят в число законов, изданных Ликургом, включить и его меры, принятые им относительно илотов, меры, весьма жестокие и несправедливые, нам придется сознаться, что Нума несравненно более заслуживает имени "мягкого" законодателя. Он позволил даже рабам, рожденным в рабстве, узнать ненадолго, в чем состоит счастье свободы, установив обычай: в праздник Сатурналий есть им за одним столом с господами. Говорят, это один из обычаев, введенных Нумой, который хотел, чтобы плодами годового урожая делились и с теми, кто участвовал в полевых работах. Некоторые любители мифологии уверяют, что праздник этот напоминает о равенстве сословий во времена Сатурна, когда не было ни рабов, ни господ и все считались родственниками и ничем не выше один другого.
XXIV (II). Вообще законы обоих одинаковы, делают народы довольными и служат к их нравственному развитию; но из всех добродетелей один отдавал предпочтение храбрости, другой -- справедливости. Быть может, разница нравов и обычаев обоих народов заставила действовать каждого из законодателей различными путями. Не из-за трусости заставил Нума римлян отказаться от их любви к завоеваниям, но из желания сделать их справедливыми; точно так же Ликург сделал своих сограждан воинственными не для того, чтобы они обижали, а для того, чтобы их не обижали другие. Таким образом, оба они, отнимая лишнее и пополняя недостающее в своих согражданах, принуждены были сделать большие перемены в их государственном устройстве. Относительно деления граждан на сословия и классы следует заметить, что Нума -- поклонник крайней демократии, сторонник народа. Его народ состоит из золотых дел мастеров, флейтистов, сапожников, из самых разнообразных элементов; напротив, государственное устройство, данное Ликургом, -- строго аристократическое. Заниматься ремеслами предоставлено рабам и пришельцам, граждане должны уметь лишь владеть щитом и копьем, знать лишь военное ремесло; солдаты, они должны знать и учиться одному -- слушаться начальников и уметь покорять врагов. Свободнорожденные граждане не имели права копить денег, -- чтобы они были свободными и всегда оставались ими, -- копить состояние могли рабы и илоты. На их же обязанности лежало и приготовление обеда и покупка провизии. Нума не сделал подобного рода различия -- он сумел обратить своих подданных к мирным трудам, но не искоренил в них чувства корыстолюбия и не только не уничтожил неравенства в распределении собственности, но даже позволил копить, сколько кто хотел, не обратив внимания на увеличивавшуюся, усиливавшуюся в городе страшную бедность. Ему следовало, по примеру Ликурга, положить предел алчности в самом начале, когда неравенство состояний не было еще так велико, не давало чувствовать себя так сильно; когда состояния были почти равны, одинаковы, и предупредить происшедшие потом от этого страшные несчастия, источник и начало большинства тех бесчисленных и ужасных зол, которые впоследствии обрушились на Рим. Что касается разделения земель, мне кажется, не следует винить ни Ликурга за то, что он распределил их, ни Нуму за то, что он не произвел этого деления. Первый сделал от этого равенства основание государственного устройства своей родины, второму не приходилось делать нового раздела, так как земля была разделена на участки незадолго перед этим, и уничтожать прежние наделы, продолжавшие, конечно, оставаться в силе.
