Смуглый илсиг не видел ничего дурного в порабощении собственных соплеменников. У нисибиси были иные представления о гордости. И пусть рабство для них пока еще остается достаточно комфортабельным — они познают скоро все его ужасы.
Слова Роксаны задели хозяина дома, и Ластел так резко приподнялся на локте, что кушетка под ним покосилась. Он тоже принимал кррф — не курил его по илсигскому обычаю, а смешивал с другими наркотиками, что позволяло зелью проникать в кровь прямо через кожу. Эффект получался непредсказуемым.
Как она и надеялась, ее слова преодолели дурман кррф. В помутневших глазах показался страх. Он знал, кто она — ведь страх был ее профессией. Любой из горожан был бы перед Роксаной бессилен, стоило ей решить, что та или иная оробевшая душа способна позабавить ее. Испарения страха действовали на нее так же, как кррф на местных.
Здоровяк хныча затараторил оправдания: «Женщина „исчезла“… ее унес сам Ашкелон, Властелин Снов. На празднике Гильдии Магов, где произошло низвержение бога, все видели это. Ты можешь не верить моим словам, но есть сотни свидетелей».
Она вперила в него взгляд своих бледных глаз. Илсигов недаром называли «скользкими», и Ластел со своей трусливой натурой вполне оправдывал это прозвище. Несмотря на отвращение, она не отводила взгляд.
Ее визави опустил глаза, бормоча, что их соглашение не ограничивалось одной убийцей магов Саймой; что он и без того много сделал за ничтожную, кстати, плату; что риск слишком велик.
И чтобы доказать, что по-прежнему предан ей Душой и телом, опять принялся предостерегать ее насчет тех пасынков: «Та парочка ублюдков, которых Темлус натравил на тебя — вот что должно беспокоить нас, а не деньги, поскольку никому из нас не удастся их потратить, если…» — одна из рабынь вскрикнула, Роксана не поняла, был ли это крик боли или наслаждения — Ластел же даже не взглянул в ее сторону, продолжая — «…Темпус раскопает, что мы держим тридцать брусков кррфа в…»
Она перебила, не дав ему произнести название тайного места: «В таком случае сделай то, что я прошу, не задавая вопросов. Мы избавимся и от неприятностей, которые они нам доставляют, и получим собственные источники информации, которые скажут нам, что Темпус знает и чего не знает».
К ним приблизился раб с вином, и оба взяли по бокалу. В руках Роксаны любая жидкость приобретала волшебные свойства — глядя в ее глубину, она ясно видела, как шевелятся мысли в жирных мозгах торговца наркотиками.
Он думал о ней, и она увидела собственную красоту: эбонитовые волны волос, бархатный румянец на щеках. Она представлялась ему обнаженной, на полу, с собаками. Без единого слова, рефлексивно, она послала ему проклятие, наградив социально опасной болезнью, которую в Санктуарии не мог вылечить ни один маг или цирюльник, со всеми прелестями этого недуга в виде множественных язв на губах и члене. Вирус угнездился в мозгу и мог проявиться в любой момент. Она сделала это почти незаметно для себя, так — легкое проявление темперамента. Пусть его внешность соответствует состоянию души, решила она.
Чтобы изгнать свою длинноногую наготу с поверхности вина, она перешла к делу; «Ты знаешь других владельцев баров. У хозяина пивной дочь заканчивает школу. Вызовись устроить ей и ее друзьям вечеринку и дай знать, что собираешься продать им кррф. Затем пусть твой лакей отведет их к Перекрестку Развалин и оставит там — полудюжину девчонок-подростков, заблудившихся в дурмане и трущобах».
— И на это, по-твоему, клюнут два порочных пасынка? Да знаешь ли ты, что это за люди — Джанни и Стеле? Да они удовлетворяются друг другом, эти уроды. Девушки — вне сферы их интересов. А Стелса я вообще никогда не видел рядом с женщиной. Безусловно…
— Безусловно, — мягко прервала она, — тебе не нужно знать больше этого, особенно, если все закончится неудачей. В таких делах лучшая защита — неведение.
Она не стала ничего рассказывать ему о том, что Стеле, которого звали Никодемус, пришел из Азеуры, где он получил свое боевое имя, О том, что он проделал путь от Сира через Мигдонию в поисках тресской лошади, нанявшись в караван охранником и подсобным рабочим. Или о том, что в результате нападения на караван бандитов, отбивших партию товара, ему пришлось год прослужить крепостным слугой у мага-нисибиси — ее господина и возлюбленного. Словом, на шее Никодемуса был шнурок, который оставалось только затянуть.
