— Ах, я именно боюсь, что вы к ней приведете! — жалобно произнес тайный советник, провожая господина полковника.
Муни неподвижно смотрел им в след, все завязанный в узел. В его зеленых глазах была тоска. Может быть, он вспоминал о своих пропавших близких? Или наш мир наскучил ему?
Эти вопросы с участием задала ему фрау Амалия, лично принесшая ему вечерний кофе. Муни ответил, что о близких он не жалеет и за них не тревожится. Либо они счастливы, либо они и небытии. Но ему просто наскучило сидеть и комнате. Завтра он попробует полетать… О, совсем немного, лишь чтобы посмотреть на жизнь. Он вернется.
Такое известие привело господина Тице в полное отчаяние.
— Да я потеряю место! Что я скажу председателю? Из квартиры члена рейхсгерихта будет взмывать за облака какой-то четверорукий акробат и возвращаться обратно в окно или трубу, на радость зевакам. Да вокруг нашего дома их соберутся тысячи. Их не разгонишь и пожарной кишкой! Вон и теперь проклятый телефон не перестает в одиннадцатом часу ночи!..
Звонил директор кабаре «Зеленый Попугай», предлагая господину Тице показывать за хорошую цену его человекообразное. Тайный советник в негодовании снял трубку.
— Единственная возможность иметь минуту покоя! Но этого часто нельзя. Телефон нужен по службе. Говорю тебе, если так будет продолжаться, вокруг нашего дома будет толпа.
— Фридрих, отчего бы тебе не посоветоваться с моим братом: может быть, вы вдвоем что-нибудь скорее придумаете.
Она знала, что Тице очень уважает профессора Бартельса, и сильно надеялась, что профессор, как инженер, знающий все достижения современной техники, сумеет как-нибудь выпроводить гостя или найдет иной выход из положения. Идея эта понравилась Тице, и профессор был вызван по телефону. Надо было действовать спешно, чтобы предотвратить скандальный полет.
Но, выслушав взволнованных супругов, профессор взглянул на дело с совсем новой точки зрения.
— О чем вы думаете? Да, ведь, у вас клад в руках! — воскликнул он.
— Что же, и впрямь показывать его в «Зеленом Попугае»? — окрысился Тице.
— Нет, узнать все, что он знает, достижения пауки его мира!
— Ах, я пробовал его спрашивать. Выходит, совсем тоже, как если бы вы меня, судью, стали спрашивать о гидравлическом поршне иди механизме электрического освещения. Я каждый час поворачиваю кнопку, но не имею понятия, как все эго устроено. Вот и Муни такой же интеллигент…
— Очень жаль, но его приборы?
— Он их держит всегда при себе. Это какие-то черные ящички, вроде портсигара или маленькой шкатулки, разной формы. Из некоторых слышен какой-то гул, иногда мелькает искра, но что-же во всем этом разберешь?
— Ну, я пойму это лучше.
— Не даст он их.
— Он спит теперь, — тихо сказала фрау Амалия. — И если бы посмотреть…
Точно трое заговорщиков, они тихо прокрались в комнату, освещенную синим светом ночника. Глаза узла были закрыты, нос высвистывал свою обычную нежную мелодию. Вдруг фрау Амалия испустила радостное восклицание, быстро подавленное испуганным «Тсс»! «Тсс!» супруга.
В выдвинутом ящике ночного столика лежал черный кружок, очень похожий на карманные часы.
— Он вертел это, когда я принесла ему кофе, и, очевидно, забыл спрятать.
— Но, может быть, это в пределах его защитной атмосферы? — шепотом сказал Тице.
— А вот посмотрим, — ответил инженер, без церемонии протягивая руку к ящику.
— Ах, милый брат! Осторожнее.
Но кружок без малейшего затруднения перешел в руки профессора Бартельса. Он придвинул ближе ночник и стал рассматривать прибор.
— Гм… по виду металл вроде нашего железа. Ничего необыкновенного.
— Может быть, унести это в другую комнату? — сказала фрау Амалия. — Он, может проснуться.
— Если он проснется и хватится вещи, то выйдет, что мы совершили воровство, — строго ответил старый судья. А мы только хотим посмотреть и ничего больше. Это легко будет ему разъяснить в случае его пробуждения. Но он никогда не просыпается раньше утра. Ведь, его сон— полнейший, глубокий покой.
— Тогда у нас достаточно времени, — сказал профессор, вертя кружок. — Как же это открывается? Ах, вот тут какой-то шпенёк…
Он вынул перочинный ножичек и стал что-то отвертывать. Черная струя вырвалась из кружка, как из насоса, и ударила в постель. Фрау Амалия взвизгнула. Раздался оглушительный треск. Все трое остались невредимыми, как пушкари, выпалившие из пушки, но неожиданный выстрел, по-видимому, причинил серьезные повреждения: от постели остались только четыре ножки и низ свесившейся перины, точно отрезанные ножом; пух разлетелся по комнате — и уносился в огромное отверстие в стене. Муни не было: он был унесен в этом вихре. Из кухни слышались крики. Туда выбежали супруги Тице и профессор, растерянно сжимавший в руках кружок с отскочившею крышкою. В кухне Лотта лежала на полу в луже крови, без ног, металась Мина, а в плите и стене была такая же дыра и сквозь нее видна была освещенная улица. Там происходило смятение. Пока Тице бросились на помощь искалеченной кухарке, профессор выглянул в эту дыру и увидел в 3 этаже дома напротив такое же отверстие.
