Сам Тице один остался на ногах. Он протянул, в свою очередь, руку к кушетке, но осторожно, с вытянутым пальцем, и поспешно отскочил.
— Чорт возьми! Да это электрический угорь!
Тайный советник схватил свою деревянную трость, предусмотрительно повернув к себе ее металлический оконечник. Но и трость, которою он собрался нанести спящему вполне достаточный для его пробуждения удар, переломилась на — двое в его руке, наткнувшись на какое-то твердое, незримое препятствие, будто на камень. Вокруг спящего была плотная, неприступная атмосфера.
— Стреляйте в пего, поручик, стреляйте! — завопил Тице.
— Как? В спящего? — удивился поручик. — Но он не сделал еще ничего, оправдывающего такую расправу.
— А сопротивление полиции? А ваши люди?
— Они все целы.
Все шестеро шуцманов, с фрау Амалией, боязливо жались к двери, не решаясь подходить близко к страшной кушетке, откуда по-прежнему слышался тонкий, невозмутимый храп.
— Ах, моя Мими! — вдруг воскликнула фрау Амалия. — Бедное животное!
Белая ангорская кошечка была там, под кушеткой, в самой глубине, и вся фосфоресцировала, что было видно, так как под кушеткой было темно. Она судорожно вздрагивала и не отозвалась на зов. Все волосы на ной стояли дыбом.
— Стреляйте! Стреляйте в убийцу! — вскричала фрау Амалия не своим голосом.
— А вы уверены, достопочтенная госпожа, что наши пули не отскочат в нас же самих? — осведомился поручик. Когда имеешь дело с непонятным явлением, надо быть очень осторожным.
— Но он убил мою Мими! Это сам дьявол!
— Сомневаюсь. В мире нет ничего чудесного, т. е. противоречащею законам природы, но эти законы нам еще почти совсем неизвестны. Поэтому это электрическое существо не может быть подвергнуто чрезмерной репрессии со стороны моего отряда ни по закону, ни по простой осмотрительности. Может быть, когда оно проснется, то всех нас сотрет с лица земли.
Поручик окончил два факультета Мюнхенского университета и был, как видно, силен в философии. Но фрау Амалия не хотела о ней и слышать.
— Фриц, что же ты молчишь? Да, ведь, это ужасно! Пошли спокойно спать, — и вдруг такое чудовище в камине! И полиция ничего не может поделать. Ах, бьет половина второго. Я еще никогда, никогда не ложились так поздно.
— Позвольте узнать, поручик, принадлежит ли еще моя квартира мне, как доброму гражданину германской республики, или этому узлу? Тогда мы с женой отправимся и гостиницу, — со сдержанным негодованием произнес тайный советник.
Тут остроносый шевельнулся и открыл глаза.
Как бы это ни задевало чести берлинской полиции, мы должны сознаться, что ученый поручик опрометью бросился вон, а за ним и весь его отряд. Фрау Амалия с криком забилась под постель. Один тайный советник остался неподвижно на месте — проявив ли совсем неожиданное мужество и хладнокровие, или прикованный острым взором глаз на выкате, как чарами удава. Но гость не обнаруживал никаких враждебных намерений. Опустив конечности по-человечески, он заговорил что-то по-прежнему мелодичное и непонятное и ласково улыбнулся герру Тице, как бы желая его успокоить и расположить к себе. Потом он двинулся к нему через комнату. Фрау Амалия, высунувшая было голову, так и осталась с раскрытым ртом: гость шел не по полу, а на несколько сантиметров выше, но передвигал ногами в воздухе, как при ходьбе. Осколки и все, что попадалось на полу под эти, не касающиеся его, ноги, сметало, как ветром.
— Вокруг него, очевидно, плотная атмосфера. Он и стал на ней, — догадывался Тице, вспомнив о сломавшейся палке. Он не знал, как приготовиться к обороне, но голубовато-зеленые глаза странного гостя были так мягки, и так мягко звучала его непонятная речь, что даже фрау Амалия совсем ободрилась, тем более, что ожившая кошка уже ластилась у ее ног.
— Вильгельм, но бойся. Он добрый. Он не сделает тебе никакого вреда.
Тайный советник протянул свою честную, бюргерскую руку. Гость согнул колени, по-прежнему в воздухе, не касаясь земли, и, протянув над головою два верхних соединенных указательных пальца, почтительно коснулся их копчиками плеча тайного советника. Тице понял, что мир заключен.
