За окном было так темно, что я не видел ничего, кроме собственного отражения. Если поначалу я ещё пытался как-то убедить себя лечь спать — ведь от меня больше ничего не зависело, я сделал всё, что мог, и теперь мне оставалось лишь ждать, — то когда на часах перевалило за двенадцать, я уже и не пытался заснуть.
На следующее утро, в десять, должны были объявить результаты.
Все решения давно были приняты, список студентов составлен, однако в силу странной садистской традиции оценки за вступительные экзамены и итоговые проходные баллы скрывали до самого последнего момента, наслаждаясь мучениями абитуриентов, чья судьба решалась путём подсчёта среднего арифметического.
Я настроил извещения на своём суазоре так, чтобы в тот самый момент, когда на портале института вывесят список принятых на авиакосмическое, зазвучало бы противное торопливое контральто, которое я обычно использовал в качестве мелодии для будильника. Впрочем, какие бы результаты ни появились на портале, я бы всё равно поехал в институт, чтобы убедиться лично — как если бы не доверял автоматическим извещениям и сетевым новостям.
Мать моя давно спала, а я лежал на кровати и в десятый раз перечитывал историю технологического, щедро сдобренную странными, нарочито состаренными фотографиями, словно мою будущую, как я надеялся, альма-матер основали несколько веков назад. В действительности строительство институтского городка завершилось лишь за десять лет до моего рождения. В статье, которую я нашёл в открытом доступе в сети, рассказывалось о том, как долго подбирали подходящее место — вдали от городского шума и бесчисленных многоярусных дорог, у реки, в окружении густых вечнозелёных лесопарков. Я представлял свою комнату в общежитии (как широкий профессорский кабинет с разноцветными снимками на стенах), представлял, как зимой буду гулять у замёрзшей поймы после удачного зачёта, не решаясь выйти на тонкий, припорошенный снегом лёд. Во всех своих фантазиях я был не один — я рассказывал своей спутнице о звёздах, глядя на безоблачное дневное небо, цитировал наизусть стихи придуманного поэта, травил байки о студентах и профессорах.
Ближе к утру я незаметно заснул, продолжая во сне читать о технологическом и воображая себя счастливым студентом, избавленном от тягот материнской заботы и гнетущей больничной атмосферы нашей столичной квартиры. Трезвон суазора испугал меня так, что я резко вскочил с кровати и чуть не упал от головокружения. Суазор, который всё это время лежал у меня на груди, медленно осел на пол, как опавший лист.
Мне потребовалась время, чтобы прийти в себя.
Я сел на кровати, взволнованно вздохнул и поднял суазор с пола. На экране судорожно пульсировала броская иконка извещения и яркие крупные буквы: "Результаты вступительных экзаменов". Я долго не мог заставить себя коснуться иконки пальцем и открыть список поступивших.
Однако уже через минуту я, так и оставшись в мятой вчерашней одежде, спешно натягивал ботинки, надеясь успеть на утренний монорельс. Мать что-то прокричала мне вслед, но я уже ничего не слышал.
Первый поезд я, естественно, пропустил, а следующий по расписанию нужно было ждать почти полчаса. На станции быстро образовалась давка, громкоговорители, обычно сообщавшие о прибытии поездов и зачитывающие ритмичные рифмованные рекламы, странно сбоили, срываясь на звон или рассыпаясь в надрывном треске помех. Но никто не обращал на этот резонирующий шум внимания. Все стояли, уткнувшись в свои суазоры, не замечая ничего вокруг. Я тоже постоянно проверял список поступивших, нервно проводя по экрану пальцем. Я никак не мог в это поверить. Я набрал почти максимальный балл, даже в своих фантазиях я не мечтал о чём-то подобном.
В институт я приехал только после полудня.
Помню, как я бежал по скверу перед главным корпусом, прижимая к груди свёрнутый пополам суазор. Меня никто не ждал, у меня не было нужды торопиться, однако я был уверен, что опаздываю на несколько часов.
Перед входом в главный корпус я остановился, чтобы отдышаться, а потом автоматические двери медленно и неохотно разъехались в стороны, пропустив меня в приёмный холл.
