— Твоя беда в том, — заметил Скаргин, — что ты работал все это время практически над одной версией.
— Я до сих пор не считаю свою версию неподтвердившейся, — упрямо возразил Соловьев.
Сотниченко безнадежно махнул рукой и отвернулся к окну, показывая, что отказывается участвовать в споре.
— Я не смог собрать доказательств, что Пруса убил Фролов, — уже не в первый раз повторил Соловьев. — Соберите их, и убийца у вас в руках.
Казалось, что, пытаясь убедить в своей правоте, сам он до сих пор не верит ни в справедливость решения о передаче дела, ни в свое поражение.
— Ясно: раз труп найден в мастерской Фролова, значит, и убийца он, — не без иронии прокомментировал Сотниченко и снова уставился в окно.
Сидевший у двери Логвинов оторвался от записной книжки.
— Ты не прав. Слишком очевидное зачастую пугает нас потому, что лежит на поверхности. А где гарантия, что оно обязательно окажется ложным?
— Не философствуй, — поморщился Сотниченко. — Говори прямо, если есть что сказать.
— Я думаю, нельзя исключать первоначальную версию только потому, что она кажется нам слишком простой, — пояснил Логвинов. — Ее придется проверять параллельно с остальными.
— Чепуха, — энергично возразил Сотниченко. — Опрошены соседи Фролова, его клиенты, проверено, что в момент убийства он находился вне мастерской, его там просто не было. В чем тут можно сомневаться?
— Постойте, — прервал спор Скаргин и обратился к Соловьеву: — Расскажи толком, что стало со сберкнижками убитого, я что-то совсем запутался.
Соловьев, по-прежнему рассматривавший собственное постановление, в очередной раз захлопнул папку с делом.
— У Евгения Адольфовича были две сберегательные книжки. На одной — семнадцать тысяч рублей, на другой — двадцать два рубля. Есть выписки с лицевого счета.
— Интересно, — вставил Сотниченко.
— Да, — согласился Соловьев. — Тем более интересно, что на второй книжке до ноября прошлого года лежало четыре тысячи двадцать два рубля. Десятого ноября со счета были сняты ровно четыре тысячи, а двадцать два рубля остались.
— Странная сумма, — сказал Логвинов. — Вы не находите?
— Я изучил копии счетов из сберегательной кассы и установил, что Прус делал взносы по пятнадцать, двадцать, двадцать пять рублей. Иногда больше, иногда меньше, но регулярно, хотя и не в одни и те же дни.
— И обе пропали? — спросил Сотниченко.
— Бесследно, — подтвердил Соловьев меланхолично. — И что самое странное, никаких попыток получить деньги, закрыть счет или хотя бы снять часть вклада.
— Парадокс! — заключил Сотниченко не то в шутку, не то всерьез.
— Евгений Адольфович вообще был любителем парадоксов, — отозвался Соловьев. — Правда, иногда его поступки только внешне противоречили здравому смыслу. Иногда, случалось, и наоборот.
— Как это?
— Он, например, мог просто спрятать сберегательные книжки. Да так, что мы с вами будем искать всю жизнь и не найдем. Никакая ищейка не поможет. Такая шутка была бы вполне в его духе. — В голосе Соловьева прозвучала нотка отчаяния.
Внимательно слушавший его Логвинов заметил:
— Но вы противоречите сами себе…
— Выходит, Фролов не виноват! — перебил Сотниченко.
— Вот именно, — продолжал Логвинов. — Ваша версия целиком строилась на предположении, что Фролов хотел завладеть деньгами старика. Других мотивов вы не приводили. Другими словами: нет денег — нет и вины Фролова.
— А если Фролов знал, куда Прус спрятал сберкнижки? — возразил Соловьев. — Это вы учли? Именно над этим я безрезультатно бился все время…
— И напрасно бились, — снова встрял Сотниченко. — Если предположить, что Фролов знал, где спрятаны сберкнижки, то само собой, он обязательно попытался бы получить деньги.
— Неужели? — ядовито заметил Соловьев. — А вам не кажется, что вы рассуждаете слишком прямолинейно? Представьте себе что Фролов убил старика, зная, где он прячет сберкнижки. Он действительно хотел получить деньги, но после совершения преступления испугался. Да-да, просто испугался и решил не рисковать — жизнь и свобода дороже… Вот как выглядела моя версия до того, как вы ее обкорнали… Сложное это дело, ребята. Оно гораздо сложнее, чем вы себе представляете…
