Ситуация складывалась безвыходная, поскольку выплатить проигрыш было бы не намного легче, чем купить вожделенный автомобиль. Оставаясь наедине с собой, Сапог бесился: надо же так влипнуть! Идиотом он не был и хорошо сознавал, что его хрустальная мечта есть нечто иное, как блажь. Понимать-то он это понимал, но вот поделать ничего не мог.., разве что попытаться угнать тачку хозяина, но это было бы равносильно самоубийству.
Психика Сапога при всей своей простоте и незатейливости обладала таким неоценимым достоинством, как устойчивость, что позволяло ему на людях вести себя совершенно так же, как обычно. Тем не менее мысль о серебристом «линкольне» стала мало-помалу приобретать вид самой настоящей идеи фикс. Сапог принялся ограничивать себя во всем и пару раз даже сорвал приличный куш в казино, но этого было мало: деньги росли нестерпимо медленно, а цена «линкольна», к сожалению, тоже не стояла на месте. К началу сентября Сапог окончательно впал в меланхолию, и тут на горизонте появился человек в кожаном плаще.
Кем был этот человек и кто навел его на Сапога, так и осталось для бывшего спецназовца тайной. В том, что наводка имела место, сомневаться не приходилось: незнакомец был прекрасно осведомлен обо всех обстоятельствах и Сапогу предложил посильную помощь в размере ста тысяч долларов.
— Ха, — сказал на это простодушный Сапог, отличавшийся похвальной прямотой в выражении мыслей и чувств. — Ты откуда такой добренький?
— От верблюда, — вежливо ответил незнакомец в кожаном плаще и закурил тонкую кремовую сигарету с золотым ободком.
Он сидел небрежно развалившись в единственном приличном кресле, которым могла похвастать берлога Сапога, не сняв своего роскошного плаща, неторопливо курил и стряхивал пепел на пол с таким видом, словно хозяин здесь именно он, а вовсе не Сапог.
— От верблюда? — переспросил Сапог, понемногу начиная свирепеть. — Ну и вали, откуда пришел...
Он хотел добавить «козел», но в последний момент почему-то передумал: физиономия визитера вдруг показалась ему похожей на лезвие хорошо отточенного топора.
Гость пожал плечами и ответил. Из его ответа Сапог уяснил три вещи: во-первых, что гость его, несмотря на роскошный плащ и невиданную марку сигарет, тоже человек прямой и лишенный комплексов; во-вторых, Сапогу стало ясно, что сам он знает далеко не все слова и выражения, с помощью которых можно передать тончайшие смысловые оттенки делового разговора; и, наконец, в-третьих, Сапог порадовался, что успел сдержаться и не обронил уже готового сорваться с языка «козла», — из этого, похоже, могла выйти крупная неприятность.
— Как знаешь, — снова переходя на общеупотребительную лексику, сказал незнакомец. — Только зря ты впроголодь живешь. Все равно не успеешь.
— Не твое дело, — буркнул Сапог. — С чего это ты такой заботливый? Мягко стелешь, дядя. Я, знаешь ли, жить хочу.
— Так и живи себе на здоровье, — пожав плечами, ответил незнакомец и снова стряхнул пепел на пол. — Ты что себе придумал? Может, ты решил, что я хочу твоего хозяина убрать?
— Откуда я знаю, чего ты хочешь, — огрызнулся Сапог. — Мне против хозяина идти не резон.
— Дурак, — презрительно скривился незнакомец. — Дело-то пустяковое. Один раз поработаешь — и ты на коне. А хозяину твоему никакого вреда не будет, это я тебе обещаю.
— А кому будет? — спросил Сапог. Он понимал, что напрасно поддерживает этот разговор, но выгнать Кожаного, как он про себя окрестил незнакомца, как-то не решался: тот вовсе не выглядел человеком, которого можно запросто выставить за дверь.
— Да какая тебе-то разница? — досадливо поморщился Кожаный. — Ну кое-кто из партнеров твоего хозяина материально пострадает.., крупно пострадает, не спорю, но на твоем.., э.., хозяине это никак не отразится. Бизнес есть бизнес. Тут как в песне: кто-то теряет, кто-то находит... Ты тоже можешь пострадать — если попадешься.
— Ну, — тоном человека, только что доказавшего сложную теорему, сказал Сапог, — и на кой хрен мне все это надо?
— Тут есть одна тонкость, — спокойно сказал Кожаный и полез в карман плаща. Сапог напрягся, но в руке собеседника вместо пистолета возникла небольшая плоская коробка из черной пластмассы, которую Сапог поначалу принял за какой-то диковинный портсигар. — Это диктофон, — пояснил Кожаный, и у Сапога упало сердце. — Ты, конечно, не сказал ничего предосудительного, но теперь у меня есть твой голос.., так сказать, первичная матрица.
