Недели еще не прошло, как ее отец погиб от рук чужаков. Квинн, ее двоюродный брат и новый предводитель клана, в той же стычке был тяжело ранен. Так тяжело, что вряд ли выживет.
Лорен всегда была непохожа на других девочек. Она никогда не мечтала о тихой, уютной, безопасной жизни. Лорен была дочерью Хеброна Макрая, самого лучшего из всех лэрдов, что когда-либо возглавляли клан. Мать умерла, когда девочка была совсем еще мала. Лорен росла под отцовской рукой, играла вволю в диких островных лесах, училась охотиться и рыбачить и даже ввязывалась в драки с мальчишками. Не для нее были хитрости вышивания и тканья, уроки стряпни и жизнь взаперти за стенами замка Кейр. Стрелять из лука она умела не хуже мужчин и справедливо считалась самой быстроногой бегуньей во всем клане. И самой безрассудной, добавлял обычно отец, со смехом наблюдая за подвигами дочки.
Лорен казалось, что она привыкла к смерти, что готова встретиться с ней лицом к лицу. Она считала смерть естественной частью своего мира. Каким же она была наивным ребенком, даже когда повзрослела! Она-то была уверена, что она закалена телом и духом, что готова к любому повороту своей судьбы. И все же неделю назад Лорен поняла, что до сих пор жила в придуманном, укрытом от невзгод мирке, словно до этого рокового дня бродила в зачарованном блаженстве волшебного эльфийского круга. Неделю назад Лорен вышла наконец за его пределы и ступила в новый, жестокий, настоящий мир.
Когда ее сородичи вернулись в замок Кейр, неся с собой окровавленное тело своего лэрда, Лорен охватил страх, а вслед за ним пришла глубокая, неукротимая ярость.
Отец убит. Убит.
— Война, родная моя, не разбирает, чью кровь пролить, — продолжала Ханна, словно читая ее мысли. — Твой отец понимал это. Ты же знаешь: он сделал бы все возможное, чтобы защитить тебя, защитить наш дом. Погляди правде в глаза: вчера новый граф Морган и его люди столкнулись с врагом, который угрожал всем нам, и бросились в бой, чтобы остановить его. Что же в этом дурного?
Лорен промолчала, лишь отбросила со лба непокорный рыжий локон и невидяще уставилась в вымощенный голубыми плитками пол.
— И быть может, — продолжала Ханна, — только благодаря этому английскому рыцарю остров Шот уцелеет от новой напасти. Мы ведь не высылали дозоры с этой стороны побережья.
— Да, в них прежде и не было нужды! Просто не верится, что северяне сумели обойти прибрежные течения!
Отложив вышивание, Ханна откинулась в кресле — вся воплощенное благожелательное спокойствие. Солнце играло в ее легких, серебристо-седых волосах, карие глаза излучали сердечное тепло.
— Однако же обошли. И мы должны быть благодарны людям Моргана хотя бы за то, что они ввязались в бой с северянами и сумели задержать их до нашего прибытия.
Лорен угрюмо глядела в окно, упершись руками в бока. Ей до смерти не хотелось соглашаться со словами Ханны, пускай даже та была и права. У нее не было никакого желания отдавать должное англичанину. Он враг — и все тут. Он — вечная угроза ей самой и ее клану.
У нее и так уже почти не осталось родных.
— Лорен.
Вот так. Одно только слово, но Ханна отлично знает, что Лорен неизбежно подчинится невысказанному приказу, который таится в этом коротком слове.
— Я пойду к нему, — отрывисто сказала Лорен. — Пойду.
— Ты же знаешь, долго держать его здесь мы не можем. Его сородичи уже требуют его возвращения. Лучше увидеться с ним поскорее. — Ханна помолчала и добавила: — Именно этого ожидал бы от тебя твой отец.
Солнце померкло, скрывшись за завесой серо-стальных туч. И тотчас же все цвета поблекли, покорно обретая тусклый, почти осенний оттенок.
За спиной у Лорен терпеливо молчала Ханна — верный друг и надежный советчик. Лорен тяжело вздохнула:
— Хорошо. Я сейчас же пойду к нему.
И, развернувшись, стремительно зашагала к двери.
— Будь к нему добра, — вслед ей напомнила Ханна.
— О да, конечно, — негромко отозвалась Лорен. — Постараюсь.
Арион, граф Морган, лежал на чужом тюфяке, то ненадолго приходя в себя, то снова погружаясь в пучины забытья, и все это происходило в том же размеренном, медлительном ритме, в каком стучало его сердце. Понемногу проблески сознания становились все чаще, и тяжелая, сонная одурь забытья отступала.
