«Что будем делать?» — крикнул Омбре Мильтону. «Решай ты!» Но у обоих волосы дыбом стояли. Конные были в восьмидесяти шагах, они летели галопом. И тогда Омбре крикнул пленным, чтобы держались ближе друг к другу, да так крикнул, что те сразу подчинились, и едва Омбре собрал их в кучу, он выпустил по ним всю обойму. Они упали как подкошенные, потом трупы — один быстрее, другой медленнее — покатились навстречу скачущим лошадям, и послышался ужасающий вопль всадников. Ужасающий этот вопль подхлестнул Мильтона, и он помчался пулей после секундного оцепенения, вызванного действиями Омбре. Всадники стреляли, но могли попасть в них разве что чудом, хотя и были уже в пятидесяти шагах. Оба одновременно взбежали на гребень и очертя голову бросились вниз. Со дна лощины они первым делом посмотрели сквозь заросли папоротника вверх, но всадников там, на гребне, еще не было…
Мильтон встал, растирая саднящую от простуды грудь.
— Почему ты не остаешься ночевать? — спросила старуха. — Я не боюсь тебя оставить. Чувствую, ночь будет спокойная, да и утро тоже.
Он вложил пистолет в кобуру и теперь застегивал ремень под пиджаком.
— Спасибо, но я хочу быть на холме сегодня вечером, а не завтра.
Сквозь стену, и сумрак, и дождь он мысленно видел над домом застывшие волны холма, очень высокого, грудастого.
Старуха уговаривала:
— Я могу тебя разбудить, когда скажешь, и ты поднимешься на холм утром. Могу в три разбудить. Мне ничего не стоит. Я все равно уже почти не сплю. Лежу с открытыми глазами и думаю или ни о чем, или о смерти.
Он ощупал себя, все ли в порядке, проверил две обоймы и десять запасных патронов.
— Нет, — сказал он не сразу. — Я хочу ночевать на вершине холма. Проснусь завтра, и мне останется только спуститься.
— Ты уже знаешь, где заночуешь?
— Там есть сеновал как раз почти на самом верху.
— А ты уверен, что найдешь его в такую темень, да еще в такой дождь?
— Найду.
— А те люди тебя знают?
— Нет. Но я постараюсь не разбудить их. Лишь бы собака не залаяла.
— А ведь тебе целую вечность доверху добираться.
— Полтора часа. — И Мильтон сделал шаг к двери.
— Да обожди хотя бы, покуда дождь…
— Если ждать, пока перестанет лить, так я и завтра в полдень еще буду здесь. — И он сделал новый шаг к двери.
— Куда тебя несет, в штатском-то?
— У меня встреча.
— С кем?
— С одним человеком из Комитета Освобождения.
Старуха в упор смотрела на него жесткими бесцветными глазами.
— Осторожен будь, помни — двое покойников хуже одного.
Мильтон опустил голову.
— Берегите мою винтовку и форму, — сказал он немного погодя.
— Сейчас они спрятаны у меня под кроватью, — отозвалась хозяйка. — А завтра с утра, как встану, положу их в сухой мешок и в колодец спущу. У меня на середине колодца ниша квадратная есть, я мешок-то на цепи спущу и затолкну туда жердью. Все будет как надо.
Мильтон кивнул.
— Об остальном мы договорились. Если через два вечера я не приду, вы одно только сделайте: дайте мешок вашему соседу и пошлите его в Манго. В Манго пусть он передаст мешок партизану Фрэнку и скажет, чтобы тот переправил его Лео, командиру отряда вТреизо. А спросят, что да почему, пусть скажет просто: был Мильтон, переоделся в штатское и больше не возвращался».
Старуха ткнула в него пальцем.
— А ты возьмешь да и придешь через два вечера.
— Ждите меня завтра вечером, — ответил Мильтон и открыл дверь.
Дождь был частый, косой, нудный, огромное тело холма растворилось во тьме, собака молчала. Мильтон шел, опустив голову. Старуха крикнула с порога:
— Завтра вечером я накормлю тебя лучше, чем сегодня. И чаще думай о своей матери!
Мильтон был уже далеко: приплюснутый ветром и дождем, он шел вслепую, но безошибочно, мурлыкая «Over the Rainbow».
