Поэтому я просто сказала, что мы давно не ужинали в романтической обстановке.
Он с благодарностью кивнул, поцеловал меня в темя и открыл бутылку. Мы молча выпили. Я почувствовала, что вся – уже ТАМ, в завтрашнем дне. В новом свидании с прошлым. «Интересно, – подумала я, – кому еще выпадает такой случай: смотреть в прошлое как в будущее?..»
– Что-то не так? – спросил Мирось, заметив, что кусок не лезет мне в рот – я только пила.
– Сколько лет тебе было в 80-м году? – спросила я.
– Девятнадцать. А что?
– Девятнадцать… – повторила я. – А что ты тогда делал?
Мирось задумался.
– Учился на втором курсе университета…
– А можешь вспомнить, что тогда происходило? С тобой и… вообще? Какие события?
– Весьма размытые воспоминания получатся, – ответил он.
– И все-таки? – не унималась я. – Это я мало что помню, ведь была не такой взрослой, как ты.
Его лицо стало серьезным и напряженным. На все вопросы Мирось привык давать полные ответы.
– Сейчас… сейчас… – забормотал он. – Задание сложное… Итак, я учился на втором курсе философского факультета.
– Ты уже говорил. А что делал в свободное от учебы время?
– Трудно сказать… Наверное, ходил в библиотеку.
– Какой прилежный! – пошутила я. – Учился. Ходил в библиотеку. Просто пай-мальчик! А как же общественная деятельность? Кухонные беседы? Радио «Свобода»? Концерты в лесу? Походы в горы? Портвейн в подворотне? Танцы-шманцы? Любовь-морковь? Неужели нечего вспомнить?
– Ты решила поиграть в «Амаркорд»? – усмехнулся он. – Но для меня действительно то время было абсолютно пустым. Хотя все перечисленное тобой, наверняка, имело место. Особенно портвейн. Но не в подворотне, а на крыше.
Он глубоко задумался. Мне почему-то показалось, что если бы здесь в данный момент была Томочка, то эти воспоминания при ее активной помощи полезли бы через край.
А со мной он жил здесь и сейчас и, кажется, был всем доволен. Лезть в закоулки памяти ему было не так интересно, ведь у нас разное прошлое. Мирось вообще из благополучной семьи. Его родители до сих пор живут в Англии. Тогда они могли устроить сына на философский факультет – средоточие «партийной элиты».
– Знаешь, – наконец сказал он, – а этот вопрос не так уж и прост. Я и вправду не могу вспомнить ничего примечательного, кроме увлечения музыкой, – тогда вошла в моду прибалтийская группа «Зодиак», а записи «Пинк Флойда» привезли родители. Было такое чувство, что живешь в банке с водой и время от времени выпрыгиваешь к ее узкому горлышку, чтобы глотнуть немного воздуха. И сразу – на дно, чтобы не попасться на крючок. Конечно, были и кухонные беседы, к примеру об Афганистане – мало кому хотелось туда попасть, но сути этой войны – ее настоящей сути! – мы не знали. Посмеивались над тогдашними выборами, когда в бумажке была только одна фамилия и одна партия. Однако любили этот день, потому что на участках в буфете было много дешевого вина, водки и бутерброды с красной икрой по пять рублей за штуку. Что же еще? Ну, все было в дефиците… На работе родители моих ровесников получали так называемые пайки, или заказы, – зеленый горошек, курицу, майонез в стеклянных банках, гречку, сгущенное молоко. Иногда – кусок сливочного масла, а под Новый год – бутылку шампанского.
Я слушала его, раскрыв рот. Честно говоря, думала, что сейчас он выдаст массу общественно-политической информации, а оказалось, что он точно так же жил в консервной банке своей маленькой жизни. Но слушать было интересно, я попросила его продолжить, спросив, что такое «пайки». Мне нужно было хорошо подготовиться к завтрашнему дню.
– О! – улыбнулся Мирось. – Пайки – это набор дефицитных продуктов, которые заказывало руководство более-менее приличных предприятий для своих сотрудников.
У меня глаза лезли на лоб.
– Разве в магазинах не было гречки? А майонез – это же элементарно! А горошек! Сейчас его как грязи!
– Ага, все было дефицитом. Одежда. Косметика. Книги. За книгами мы ездили в лес – там на выходных собирались книгоманы – и с земли покупали у спекулянтов книги, которых не было в магазинах. А по скверам околачивались стайки цыган, у них женщины покупали тени и колготки. Веселая была жизнь! – добавил он и неожиданно прервал сам себя: – Слушай, малыш, а зачем тебе это надо?
