Примерно такой же длины, как «наган», но массивнее. Без барабана, плоский, с широкой рукоятью. Чуть ли не полтора раза тяжелее — и все равно неожиданно удобный, сбалансированный, хоть мне и только-только хватило пальцев нормально его обхватить.
— Кольт, эм один девять шесть один. Шестьдесят первого года модель, стало быть. Американец, у нас таких мало… Сам себе брал, за пятьдесят три рубля — как сейчас помню, — принялся рассказывать Андрей Георгиевич. — Самозарядный, патроны в магазине. Сорок пятый калибр Страшная вещь — смотри, чтобы руку не…
Я почти не слушал. «Кольт» лег в ладонь, как влитой, и я будто уже и так знал, что делать: до упора отвел назад тяжелый затвор, досылая патрон в ствол, и развернулся к цели. Не боком, как раньше, а прямо, чуть согнув ноги, опустив и подавшись телом вперед. Крепко обхватил пистолет обеими руками, чтобы не выронить, вскинул и, почти не целясь, выстрелил.
На этот раз громыхнуло куда громче, и от несчастного дерева во все стороны брызнули щепки. «Кольт» дернулся, выплевывая гильзу, рванулся вверх — но я удержал. Выстрелил снова. И снова, и снова — пока могучий американец не замер в руках с отведенным назад затвором.
— Сашка, да твою ж… — Андрей Георгиевич поднялся с бревна и с неожиданной для его возраста и габаритов прытью оказался у дерева. — Все. Все!
— Что все? — Я тряхнул головой, прогоняя звон в ушах. — Попал?..
— Все попал! — Здоровенная ладонь безопасника прошлась по измочаленному дереву, считая дырки от пуль. — Все семь положил разом! Ну, Сашка… Сейчас еще с кремневого попробуем!
К вечеру я почти оглох. Беспощадный Андрей Георгиевич заставил меня опробовать чуть ли не каждый пистолет, который нашелся в усадьбе. И из всех я показал неплохой результат. И пусть громоздкие однозарядные бандуры, сделанные еще сотню или даже полторы лет назад, дались мне не так легко, я довольно быстро научился навскидку укладывать круглую пулю в дерево и с двадцати, и с двадцати пяти, и даже с тридцати шагов.
Обратно мы потащились, только когда на улице уже начало темнеть. Невесть откуда взявшийся талант в обращении с оружием не то, чтобы вселил в меня какую-то особенную уверенность, но хотя бы поднял настроение. А вот Андрей Георгиевич почему-то вернулся в усадьбу мрачный, как туча. Я думал, что дело в самой обычной усталости, поэтому сам вызвался помочь безопаснику начистить и убрать пистолеты.
Но дело, похоже, оказалось не в этом.
Сначала мы возились вместе, но последние четверть часа он отложил работу и сидел за столом в кабинете, уставившись на меня единственными глазом и почти не мигая. Я старался не обращать внимания, но в конце концов это попросту начало меня нервировать.
— Андрей Георгиевич, — Я вытащил ершик из ствола полюбившегося мне «кольта», — почему вы?..
— Да вот, — мрачно отозвался безопасник, — пытаюсь, понять, кто ж ты теперь такой.
— Я?..
— Бери перо. — Андрей Георгиевич пододвинул мне чистый лист. — И пиши.
— Андрей Ге…
— Пиши, говорю: я, Горчаков Александр Петрович, князь, будучи в уме и добром здравии…
Недовольство шевельнулось внутри — и тут же улеглось. Я понятия не имел, зачем безопаснику понадобилось устраивать этот нелепый диктант, но если уж надо… Вздохнув, я послушно кивнул, взял со стола перо, макнул его в чернильницу и принялся выводить буквы:
Я, Горчаков Александр…
— Все, отставить. — Андрей Георгиевич буквально вырвал лист у меня из-под рук. — Достаточно.
— Да что это вообще такое? — обиженно проворчал я.
— Просто проверял. Ты перо левой рукой держишь… И пистолет, и инструмент — все левой.
— Ну… да. — Я скосился на заляпанное чернилами стальное острие. — Мне так привычнее. Всегда ведь…
— Нет, не всегда. В том-то и дело, что не всегда, Саш. — Андрей Георгиевич снова уставился на меня тяжелым взглядом. — Сколько я тебя знаю — правой держал.
