На конвейере многие спасаются тем, что стихи читают про себя или песни поют. Но я знал: стоит мне задуматься во время бритья – порежусь самым безопасным лезвием. А завод тебе не ванная, здесь можно без руки остаться запросто. Когда я дорос до веддинга, думал, наконец расслаблюсь – «вкалывают роботы, счастлив человек», – а стало еще хуже. По закону подлости, едва отвлекусь, простейшие операции идут вкривь и вкось.
Я физически не мог работать плохо – и все сильнее уставал. А главное, чувствовал, как необратимо глупею. Пора было валить отсюда, но я решил еще потерпеть: Вася-Профсоюз намекнул, что зимой бригаде светит турне по европейским заводам – показать немецким туркам и турецким чуркам, как надо веддить цитрусы. Если, конечно, будем вести себя с оглядкой на Кодекс корпоративной этики, то есть, нарушать технологию незаметно, жаловаться на жизнь негромко и ругать пиндосов нематерно… «А Железный Джон с нами поедет? – спросил тим-лидер. – У него же настройки индивидуальные. Мы его два года дрессировали. Мы без своего робота никуда». Васю заклинило, он пообещал все уточнить и убежал в сторону дирекции. Курилка долго хохотала.
Курилки не было, я сказал уже. И веддинга, строго говоря, никакого. А уж «цитрусов» не было и в помине.
«Курилкой» называли зону отдыха. Естественно, там никто не курил. Никто даже не помнил, какой штраф полагается за курение на заводе. Поговаривали, будто этот пункт хотели выкинуть из договора, но воспротивился директор, мистер Джозеф Пападакис. Он иногда нервно дымил на рабочем месте. И сам себя потом штрафовал.
Это, конечно, были только слухи: трудовой договор обязан предусматривать любые нарушения. Джейн уверяла, что своими глазами видела там параграф о запрете призывов к свержению власти. Я хотел проверить, не шутит ли она, но забыл. После смены было не до того: принять бы душ да упасть в койку.
Во сне я регулярно видел «цитрусы». Иногда они женились.
За «цитрусов» нас драли жестоко. Веддинг, он на любом автозаводе планеты будет веддингом, это простительно. А «курилку» господа начальники списали на местный колорит. Даром что сами, обрусев, поголовно этим колоритом страдали: кто в галстук сморкается, кто водку с пивом мешает, кто вообще болеет за «Спартак»… Даже Пападакис, редкостный пиндос, и тот перешел с барбекю-гриля на шашлык.
Но слово «цитрус» на заводе было вне закона, хоть ты так апельсин обзови. Нельзя шутить с брендом. «Цитрус» у пиндосов однозначно ассоциируется с «лимоном», каковой в американском жаргоне – дерьмовая тачка.
Доходило до полного идиотизма: вы могли купить «Циррус» любого цвета при условии, что он не желтый.
Каким местом думал тот, кто утвердил это имя – раз пиндосы такие нервные, – осталось загадкой. Над названием марки, запускавшейся как «всемирный автомобиль», долго размышляло супербрендовое рекламное агентство. Может, в том агентстве окопались промышленные диверсанты, японские или китайские, черт их знает.
Русские охотно соглашались с тем, что «Циррусы» – неплохие машинки, но звать их цитрусами продолжали упорно. Это была такая же местная болячка, как манера жаловаться на жизнь, нарушать технологию и ругать пиндосов. Весь город на «цитрусах» ездил, и весь город их так называл.
Когда в прошлом году Пападакис, наливаясь кровью от похоти, вручил ключ от красной трехдверки нашей Мисс Города, та подпрыгнула и радостно заорала в микрофон:
– Ой, цитрус!!!
Прямой эфир шел на всю губернию. Директор чуть в обморок не хлопнулся. Пиар-службу лишили премии за подрыв авторитета марки. Пиарщики дико разозлились на красавицу и пообещали, что следующий приз от завода ей разве что в гроб положат. Мисс только хмыкнула: она была не заводская, а из управы Правобережья – эти волки сами кого хочешь в гроб загонят. Шутка ли, именно «правые» поставляют городу всех полицаев, торговцев и политиков. У «левых» завод, у «правых» все остальное: идеальный симбиоз. Завод накроется – Правобережью тоже не жить. Как бы выразился Кен Маклелланд: если долго сидеть на двух берегах реки, ожидая, когда мимо поплывут зловещие мертвецы, рано или поздно люди с разных берегов поймут, что у них общие интересы.
