Сейлор била четко и коротко, не замахиваясь. Просто колола – в живот, в грудь, в шею. Но острый клинок входил глубоко, почти по самую рукоять. Снова, и снова, и снова. Долго. Бесконечно долго. Сначала кураторша мычала и дергалась, мотала головой, рыдала. Потом только вздрагивала и постанывала. Потом замолкла, грузно обвисла на веревках. Кровь стекала ручейками по коже, очень скоро переставшей быть белой, по юбке, по колготам, собиралась в большую блестящую лужу под стулом, цеплялась за подошвы берцев, рубчатыми следами мазала линолеум в комнате. А самое отвратительное – человек воняет, когда его убивают. И не только кровью. Все же снимать оказалось легче, чем просто наблюдать. Сосредотачиваешься на ракурсе, на экспозиции и будто отстраняешься от происходящего. Если бы не это, блеванул бы наверное.
Пока Сейлор занималась убийством, Марьяша переворачивала квартиру вверх дном. Создавала видимость ограбления, чтобы пустить следствие по ложному следу. И лишь когда мне начало казаться, что рука с айфоном отваливается, вернулась.
– Хватит, уходим. Я у нее серьги с какими-то камешками нашла, цепку золотую и карту Сбербанка – поверят. По дороге выброшу.
– Дай карту, – попросила Сейлор. – Деньги сниму.
– Нет, рискованно. Спалишься.
Марьяша отобрала у подруги нож, деловито перерезала кураторше горло. И пластырь со рта отлепить не забыла – какой идиот пленника пытать станет, предварительно заткнув ему рот? А я окончательно понял – подруги все спланировали заранее, чтобы хорошую характеристику для Сейлор добыть. Меня в подробности плана посвящать не захотели, потому что боялись – откажусь. А самим им на Каспера не выйти.
Тихо уйти у нас не получилось. Едва Марьяша приоткрыла дверь квартиры, как котяра с отчаянным мявом рванул из-под шкафа. Сейлор взвизгнула от неожиданности, отпрянула в сторону, саданула меня локтем под дых, вдобавок на пальцы наступила. Тут уж и я подпрыгнул и согнулся от боли одновременно, налетел на шкафчик с обувью, все это загрохотало, посыпалось на пол (включая Сейлор). А злопакостный котяра шмыгнул в приоткрытую дверь, только его и видели.
– У-у, тварь! – прошипела Сейлор, приподнимаясь и потирая ушибленную об угол перевернутого шкафчика задницу. – Порву заразу, если поймаю!
– Это я тебя порву, если котэ тронешь, – пообещала Марьяша. И тут же обняла подружку, помогая встать, чмокнула в губы: – Ну, не дуйся! Марьяша Сейлор – лавки!
Сразу от дома кураторши я поспешил к Касперу. Хакер ждать не любит. Да и стремно такой снафф в собственном айфоне таскать. Перед глазами еще маячило подергивающееся, окровавленное тело старухи – и пока в подземке ехал, и пока шел через бульвар к знакомой тридцатиэтажке. И лишь когда руку к кнопке домофона протянул, в голове стрельнуло – что-то не так!
Я замер, пытаясь понять, что не так. И сообразил. Ощутил, вернее, – айфона нет в заднем кармане джинсов!
Я быстро облапал себя. Так и есть – айфон исчез. Банковские чипкарты на месте, пакетик с дурью, две связки ключей – моя и кураторши, я ее машинально в карман сунул, когда дверь отмыкал, – только айфона нет. Вывалился где-то по дороге, а я так замечтался, что и не заметил. Айфона не жалко, старье. Я его все равно поменять собирался, просто ждал, когда выбранная модель на Амазоне появится. Снафф пропал, вот беда. Что я теперь Касперу принесу?
Оставалась крохотная надежда, что обронил я его неподалеку от тридцатиэтажки, на бульваре. Людей здесь мало ходит, могли не успеть подобрать. Да и кому он нужен? Айфон даже за копейки не продашь, сразу по имени-коду засекут. Разве что любитель тырить чужое видео полюбопытствует.
На миг кольнуло беспокойство – если ролик попадет в инет, не узнают ли нас? Нет, не узнают, масок мы не снимали, друг друга по именам не называли. Меня вообще в кадре нет. С той стороны опасности не предвидится. Опасность здесь, за дверью. Может, Каспер смотрит сейчас на меня и думает, чего это я у подъезда мнусь?
Я развернулся и поспешил обратно той же дорогой. Под ноги смотрел внимательно и одновременно прикидывал, где айфон мог выронить. И чем дальше шел, тем больше убеждался – нигде. Не садился, не наклонялся, не опирался ни обо что, не толкался ни с кем.
