— Я слушаю, — сказала трубка.
— Разрешите справиться, не нужен ли Институту дефектологии лаборант?
— Минуточку… Сотрудница, у которой есть единица, вне института. Попробуйте позвонить завтра.
Звонить она больше не стала. На следующий день — пришла в институт.
В кабинете, куда ее провели, сидела женщина лет пятидесяти.
Сочетание тяжелой нижней части лица и лба, широкого и большого, делали эту голову чем-то похожей на голову льва.
— Прошу. Садитесь.
Кира присела на краешек стула, переплетя пальцы, обхватила колени. Ноги, длинные, голые ноги (платье было выше колен), пришлось подобрать под стул.
— Я вас слушаю.
— Мне сказали, что вам нужна лаборантка.
— Нужна. Вы хотели бы поступить непременно к нам?
— Да.
— У вас есть на это свои причины?
— Есть… У вас неважные дефектологи…
— Сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Когда окончили школу?
— В этом году.
— Ну что ж… Готовитесь к конкурсному экзамену в педагогический?
— Нет, не готовлюсь. В этом году я не собираюсь держать экзаменов. Решила пойти работать.
— Можно, знаете ли, совместить и то и другое… Извините… Не знаю, как вас величать.
— Зиновьева, Кира Ивановна… Если хотите, вы можете говорить мне «ты».
— Спасибо. Я действительно ищу молодого помощника. У меня уже два заявления. Одна из девушек окончила институт. Другая — студентка третьего курса.
Кира вздохнула.
— Ты не могла бы коротенько мне рассказать, почему твой выбор пал на дефектологию?
— Причина, должно быть, очень смешная… И странная. У меня глухонемой брат. Но когда я сделаюсь дефектологом… В общем, дела будут обстоять иначе.
Пожилая женщина внимательно рассматривала ее. И вдруг улыбнулась…
— Знаешь ли ты о том, уважаемая Кира Ивановна, будущий дефектолог, что ты вовсе не Кира Ивановна, а Мадонна Веласкеза!
— Да. Я знаю.
— Гм… Я бы сказала, скромностью ты не грешишь! Ни скромностью, ни притворством, ни лицемерием.
— С вами я не лицемерка.
— Спасибо… А с кем ты… как бы это… ну, даешь себе, что ли, этот неблагодарный труд?..
— Со всеми! Кроме тех, кого люблю.
— Извини меня за интимный вопрос… Но сколько же их, примерно?..
— Брат Сашка… И, кажется… В общем, еще один человек.
— Этот «один человек», погляжу, — счастливец!
— Нет… Потому что я ему часто лгу. Глаза ученой женщины хохотали.
— Девочка, а отчего ты такая худенькая?
— Я — вегетарианка… Ненавижу рыбу и мясо.
— А икру?
— Не знаю.
Улыбка ученой стала как-то еще отчетливей. Лицо ее выразило нескрываемое расположение.
— Из какой ты семьи?
— Я? Из обыкновенной.
— Превосходно! Что может быть лучше обыкновенной семьи! Но я, знаешь ли, то имею в виду, кем работает твой отец и сколько вас ребятни. Ты и брат?
— Нет. Нас пятеро… Папа — рабочий. Маляр. В общем, художник… У него превосходный вкус.
— Это замечательно, Кира, что у твоего отца отработанный вкус. Твоя мать, должно быть, красивая женщина?
Кира опустила глаза. Потом подняла глаза.
— Нет. Некрасивая. И никогда не была красивой.
— Ах вот оно что! Ты еще в том возрасте, когда дети и матери антагонисты?!
— Что вы! Ведь я вам уже сказала, что мне семнадцать лет.
— Да, да… Я вижу, что ты растешь и что это случай бурного роста… Не чувствуешь ли ты себя утомленной по временам?
— Чувствую. А все надо мной смеются. Все говорят, что я человек с ленцой.
— Напрасно смеются. А что ты читаешь, Кира? Нет ли у нас случайного совпадения вкусов?
— Я читаю вообще порядочно… Больше всего, пожалуй, люблю стихи…
— Да?.. Значит, у тебя, как и у твоего отца, отработанный вкус?.. А кого ты любишь больше всего?..
