— Свинка, сэр, — сказала Мария. — У них у всех свинка, кроме Джонни Бристоу.
— Это согласуется со всем, что я слышал о Джонни Бристоу, — заметил Хорнблауэр.
— Да, сэр. — Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.
Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.
— Этот Бонапарт, — сказал Буш, — какой-то неуемный.
— Верно сказано, — согласился Хорнблауэр.
— Чего ему не хватает? В 96-ом — я служил тогда на «Превосходном» в Средиземноморском флоте (тогда меня и произвели в лейтенанты) — он был простым генералом. Помню, первый раз я услышал это имя во время блокады Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул — так он себя называет?
— Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.
— Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.
— Лейтенант Наполеон Буш, — сказал Хорнблауэр. — Это бы неплохо звучало.
Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.
— В «Военно-морских хрониках» пишут, что он на этом не остановится, — продолжал Хорнблауэр. — Ходят разговоры, что скоро он объявит себя императором.
— Императором!
Даже Буш уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на мировое господство.
— Он что, сумасшедший? — спросил Буш.
— Если так, то он самый опасный безумец в Европе.
— Не верю я ему в этом мальтийском деле. Вот ни столечко не верю, — выразительно сказал Буш. — Попомните мои слова, скоро мы снова с ним схлестнемся. Мы его так отделаем, что он век этого не забудет. Раньше или позже. Так продолжаться не может.
— Я думаю, вы совершенно правы, — сказал Хорнблауэр. — И скорее раньше, чем позже.
— Тогда… — начал Буш.
Он не мог говорить и думать одновременно, особенно теперь, когда мысли его пришли в такое смятение. Война с Францией означала, что флот будет расширен до прежних размеров, угроза вторжения и необходимость охранять торговые корабли заставит взять на действительную службу любое суденышко, способное держаться на воде и нести хотя бы одну пушку. Значит, прощай половинное жалованье: он снова будет ступать по палубе, вести судно под парусами. Снова тяготы, опасности, заботы, однообразие — все, что несет с собой война. Мысли потоком проносились в его сознании, кружились водоворотом, в котором хорошее сменялось плохим, поочередно ускользая от внимания.
— Война штука грязная, — мрачно сказал Хорнблауэр. — Вспомните.
— Я думаю, вы правы, — ответил Буш, не было необходимости уточнять. Все равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.
— Ладно, — сказал он. — Бони может называть себя императором, если хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в «Длинных Комнатах».
Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как идут его дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.
— Вот и ваша постель, — сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.
Мария втащила вещи и улыбнулась.
— Сюда или сюда? — спросила она.
Хорнблауэр посмотрел на Буша.
— Без разницы, — сказал Буш.
— Тогда сюда, к стене.
— Дайте я помогу, — сказал Хорнблауэр.
— Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.
Внимание смутило Марию — и Буш видел, что при ее коренастой фигуре она в помощи не нуждается. Чтобы скрыть смущение, Мария принялась убирать подушки в наволочки.
— Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? — спросил Хорнблауэр.
— О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.
От работы и смущения щеки ее раскраснелись. Короткими, но ловкими пальцами она расстелила простыню. Тут она остановилась — ей почудилось, что в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.
— Вам нечего беспокоиться, сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не болели.
— Я об этом не думал, — сказал Хорнблауэр.
— Ой, сэр, — ответила Мария, с математической точностью расправляя простыню. Она постелила одеяло и только после этого снова посмотрела на Хорнблауэра. — Вы прямо сейчас выходите?
— Да. Я должен был уже выйти.
— Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.
— Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.
