Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940 - страница 96

Шрифт

Интервал

. Нина Троцкий обзывал не иначе как «испанским Мартовым», что в устах Троцкого было ругательством. Безапелляционность Троцкого была вызвана не столько его укоренившимся с годами фанатизмом и догматизмом коммунистического теоретика, сколько ощущением, что гражданская война в Испании — последняя практическая точка опоры, при помощи которой можно было перевернуть весь мир, то есть развернуть если не всемирную, то во всяком случае общеевропейскую перманентную революцию. Троцкий и сам собирался отправиться в Испанию, чтобы непосредственно возглавить это мощное революционное движение. По его просьбе ряд испанских революционных деятелей обратился с официальным ходатайством о разрешении Троцкому прибыть в Каталонию. Региональное правительство, однако, эту просьбу единодушно отвергло. Сделано это было, в частности, после того, как советский генеральный консул в Барселоне бывший единомышленник Троцкого Антонов-Овсеенко пригрозил премьеру Каталонии Луису Компанису, что в случае прибытия Троцкого в Испанию СССР прекратит оказание какой бы то ни было помощи испанскому республиканскому правительству[503].

5. Изгнание из Норвегии

С момента убийства Кирова в СССР стал нарастать политический террор, развязанный Сталиным против собственной советской номенклатуры. Вскоре после убийства были арестованы Зиновьев, Каменев и некоторые другие бывшие деятели объединенной оппозиции. На состоявшемся 15–16 января 1935 г. суде над 19 лицами подсудимые были признаны виновным в том, что несут морально-политическую ответственность за смерть Кирова, и приговорены к различным срокам наказания: Зиновьев к 10 годам заключения, Каменев — к пяти, остальные — к различным срокам от 5 до 10 лет тюрьмы. Но этот суд оказался самой первой прелюдией. Аресты и ссылки стали постоянной практикой. Виктор Серж, вырвавшийся из советского ада, рассказывал Седову, что в Оренбурге совсем недавно было 15 ссыльных, а затем стало 200. «Большевики-ленинцы», то есть сторонники Троцкого, по словам Сержа, делились на «твердых» и «гуманитарных» (сам Серж причислял себя ко вторым): «Твердые считают, что репрессии правильны по отношению к другим, но неправильны по отношению к б[ольшевикам]-л[енинцам]. Вторые считают, что неправильны по отношению ко всем. Среди ссыльных большие разногласия. Старик Эльцин сказал: «Нас соединяет ГПУ»[504].

Процессы и террор были для советского режима не новостью. Но прежние процессы предположительно касались врагов, членов других политических партий или беспартийных лиц. Теперь же на публичный суд выставлялись коммунисты, и не просто коммунисты, а старая ленинская гвардия, вожди революции и государства, те, кто являлись соратниками «великого Ленина». Разобраться в этой вакханалии невозможно было никому: ни обвиняемым, ни очевидцам. Более полугола велось следствие по делу об «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре». «Следствие» заключалось в том, что из обвиняемых выбивали признательные показания в обмен на туманные обещания сохранить жизнь им и близким. В течение всего «следствия» Сталин лично руководил фабрикацией обвинений, причем наиболее активную помощь ему оказывал Каганович, который непосредственно вел приготовления к суду, а затем следил за его проведением. Каганович усердствовал, так как среди арестованных в это время был его заместитель по Наркомату путей сообщения Я.А. Лившиц, и Каганович опасался, как бы в «троцкизме» не обвинили его самого. Переписка Кагановича со Сталиным проливает свет на то, какой системой доказательств пользовалась прокуратура и насколько Сталина и его помощников интересовала истина. Вот что писал Каганович о показаниях Е.А. Дрейцера и Р.В. Пикеля[505] (выбитых следователями НКВД): «Прочитал я показания мерзавцев Дрейцера и Пикеля. Хотя и раньше было ясно, но они со всеми подробностями раскрывают истинное бандитское лицо убийц и провокаторов — Троцкого, Зиновьева, Каменева и Смирнова. Теперь уже абсолютно ясно, что главным вдохновителем этой шайки является эта продажная стерва Троцкий. Пора бы его объявить «вне закона», а остальных подлецов, сидящих у нас, расстрелять»