По просьбе Троцкого из Парижа ему посылали материалы, связанные с современным политическим положением в СССР. Иногда это были размышления и даже пересказанные слухи, труднопроверяемые и не всегда правдивые. Но отсеивать верное от неверного в тех условиях было действительно трудно. 14 февраля 1938 г. Эстрина писала Троцкому, что за несколько дней до этого она беседовала с иностранным журналистом, высланным из СССР. Этот «умный и наблюдательный человек» высказал мнение, что «никакого троцкизма ни в России, ни тем более в партии нет». Он поведал также, что бывший председатель Совнаркома Рыков расстрелян, что Орджоникидзе умер от отравления и что члены Политбюро, кроме Ежова, настроены против Сталина. Из этих сведений и рассуждений следовал прогноз о том, что положение «острого террора» долго продолжаться не может. «Если Сталин не сдаст позиций и не утихомирит страну сам, он будет свергнут либо армией, либо рабочими, среди которых растет острое недовольство всем режимом»[868]. Как это обычно бывает, лишь небольшая часть предположений соответствовала действительности.
Мексиканский изгнанник стал набрасывать первые свои отклики на новое судилище еще до его открытия, сразу после появления в печати обвинительного заключения, за четыре дня до начала самого процесса. Он подчеркивал, что Сталин похож на человека, пытающегося утолить жажду соленой водой. Он инсценирует дальнейшие судебные подлоги, становясь жертвой собственной политики[869]. После начала суда, 3 марта, Троцкий написал для газеты «Нью-Йорк тайме» статью об открывшемся разбирательстве, которая была опубликована на следующий день[870]. 4 марта он дал интервью представителю французского агентства «Гавас», в котором показал лживость главных обвинений и по адресу подсудимых, и в отношении его самого[871]. В следующие дни одна за другой писались статьи об общих задачах этого процесса и его отдельных эпизодах, о тех людях, которых Троцкий хорошо знал и которые теперь были обречены на гибель от рук кремлевского убийцы. Апрельский номер «Бюллетеня оппозиции» открывался передовой статьей «Каин Джугашвили идет до конца», написанной Троцким 17 марта[872]. Столь резких, исполненных ненавистью публикаций о Сталине Троцкий ранее себе не позволял: «Из-за спины «великого» Сталина глядит на человечество тифлисский мещанин Джугашвили, ограниченный и невежественный пройдоха. Механика мировой реакции вооружила его неограниченной властью. Никто не смеет критиковать его и даже подавать ему советы. Его помощники, вышинские и ежовы, до мозга костей развращенные ничтожества, не случайно заняли свои высокие посты в системе тоталитарного самодурства и разврата. Подсудимые, из которых большинство выше обвинителей несколькими головами, приписывают себе планы и идеи, порожденные гением современного Кречинского[873] и разработанные кликой гангстеров… А за стеной Каин Джугашвили потирает руки и зловеще хихикает: какой трюк он придумал для обмана солнечной системы!»
Троцкий явно идеализировал положение, полагая, что вокруг «Каина» накапливается народная ненависть, что над головой Сталина нависает страшная месть. При этом в статье отвергался террористический акт как средство расправы с диктатором: «Поскольку вообще нас может занимать личная судьба Сталина, мы можем лишь желать, чтоб он пережил крушение своей системы. Ждать ему придется не так уж долго. Победоносные рабочие извлекут его и его сотрудников-гангстеров из-под обломков тоталитарной мерзости и заставят их сдать на действительном суде отчет о совершенных им злодеяниях», — писал Троцкий. Как и в массе других случаев, он оставался в этом вопросе романтиком и утопистом. Души миллионов людей в СССР наполняла не сознательная ненависть к диктатору, а смертельный страх, смешанный с восторженным преклонением толпы перед божеством во плоти, вершителем их судеб. Но и в судьбе Троцкого эта его работа не могла не сыграть зловещей роли. Сталин ее, безусловно, прочитал, подчеркивая, видимо, как он обычно делал, цветными карандашами наиболее яркие моменты.
Особое место в публицистике Троцкого в последний год его жизни отводилось советско-германским отношениям накануне и в начальный период Второй мировой войны. В этом вопросе автор был беспощаден и разоблачителен, проявляя в то же время высокую степень проникновения в глубинную сущность дипломатической активности обоих «заклятых друзей», разумеется в пределах той скудной информации, которая просачивалась и была ему доступна. Троцкий отмечал, что Сталину было присуще буквально восторженное отношение к Гитлеру еще со времени «ночи длинных ножей» — с 30 июня 1934 г., когда фюрер расправился с негласной внутренней оппозицией в нацистской партии. Лидер альтернативного коммунистического течения был в числе тех немногих наблюдателей, которые отметили поворот Сталина к сближению с Гитлером с момента произнесения отчетного доклада на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. Анализу международного раздела этого доклада Троцкий посвятил небольшую, но весьма емкую статью «Капитуляция Сталина», помещенную в «Бюллетене оппозиции» и тотчас же переведенную для публикации в американских, английских, французских и других периодических изданиях
