Далее, и в этом, пожалуй, основное содержание первого тома, автор стремился показать незначительность роли Сталина в социал-демократической партии вплоть до 1917 г. Вместе с тем Троцкий несколько противоречил себе, ибо буквально на соседних страницах писал о постепенном продвижении Сталина по лестнице партийной иерархии и даже об участии Кобы в партийных съездах.
В связи с этим немаловажным оказался вопрос о том, как Сталин стал членом ЦК РСДРП, точнее, ЦК ее большевистской фракции, превратившейся в самостоятельную партию, хотя не объявившей об этом открыто. На первый взгляд, писал Троцкий, вопрос о том, стал ли Сталин членом ЦК на Пражской партийной конференции (январь 1912 г.) или был кооптирован туда позже, кажется второстепенным. Однако в данном случае речь шла о предмете существенной важности. Сталин хотел попасть в ЦК. Ленин хотел его туда провести, ибо видел выгоду от упрямого грузина, ставшего его оруженосцем и не имевшего собственной четкой позиции. Троцкий, однако, полагал, что на конференции Ленин, продвигавший Сталина, натолкнулся на серьезное противодействие остальных делегатов. Тогда хитрый Ленин отложил решение вопроса, подождал, пока конференция не завершится, и затем апеллировал к узкому руководящему кругу, настаивая на кооптации Сталина. «Так Сталин вошел в первый раз в ЦК через заднюю дверь», — заключал Троцкий.
Троцкий уделил немалое внимание работе Сталина «Марксизм и национальный вопрос», которая была написана во время Двухмесячного пребывания за границей — в Кракове и Вене — в 1913 г. В связи с этим Троцкий обстоятельно анализировал трактовку национального вопроса международной социал-демократией в начале XX в. Он считал статью Сталина «очень содержательным исследованием», подчеркивая, что это была единственная теоретическая работа Сталина. Можно поставить под сомнение утверждение Троцкого, что статья Сталина представляла собой исследование. На самом деле речь шла об острой публицистической полемике с программой культурно-национальной автономии австрийских социал-демократов, равно как и грузинских и еврейских социалистических сепаратистов. Тем не менее, и в этом с Троцким можно согласиться, статья Сталина содержала четкое, хотя и крайне формализированное понятие нации, национального вопроса и национального самоопределения в пределах марксистской доктрины.
Как же совмещал Троцкий эти выводы с убеждением в теоретическом бесплодии Сталина? Делал он это путем логичных рассуждений. Он показывал, что статья полностью была внушена Лениным, написана под его руководством, «проредактирована им строка за строкой». Об этом свидетельствовали, в частности, обнаруженные биографом соответствующие замечания Крупской. Анализ стилистики также давал возможность распознать места, вписанные в статью самим Лениным, который вытравил все «семинарские красоты» и другие особенности сталинского стиля. Так внешне похвальный отзыв о статье Сталина превращался под пером Льва Давидовича в безжалостную негативную рецензию.
В томе рассматривалась позиция Сталина во время Первой мировой войны. Определить ее было не легко, так как Сталин, находившийся в ссылке в Восточной Сибири, почти не вел переписки. Троцкий имел возможность рассмотреть только два документа — письмо Сталина Ленину (февраль 1915 г.) и коллективное заявление группы большевиков (март 1916 г.), написанное, видимо, Каменевым и подписанное Сталиным в числе других лиц. Письмо Ленину, приведенное полностью (разумеется, в собрание сочинений Сталина включено оно не было), носило вульгарный характер с выражениями «болтунья-баба» (о Плеханове), «бить их некому» (о ликвидаторах), «хе-хе» (о французских министрах-социалистах). Троцкий подчеркивал, что Сталин был далек от тех новых проблем, перед которыми оказались социал-демократы, что он вообще не выражал своего отношения к курсу Ленина на «превращение империалистической войны в гражданскую», на создание нового Интернационала. Что же касается второго документа, то он содержал аргументы, оправдывавшие умеренное поведение большевистской фракции в 4-й Государственной думе, ее нежелание поддерживать экстремистские призывы Ленина. Подпись Сталина под этим документом могла бы рассматриваться ретроспективно как шаг вполне достойный, если бы она не свидетельствовала, что будущий диктатор был попросту склонен поддаваться влиянию тех деятелей, которые в данный момент оказывались поблизости.
