Троцкий от этого скандала не пострадал: репортеры не обратили на него внимания. А для Билса склока с Троцким обернулась неожиданной потерей. Узнавший о произошедшем Истмен добился исключения Билса из состава редколлегии либерального журнала «Модерн мансли», поскольку Билс публичной ссорой в Мексике, по мнению Истмена, серьезно себя скомпрометировал[818].
Последнее заседание комиссии, продолжавшееся почти пять часов, полностью было посвящено заслушиванию заявления Троцкого с итоговым анализом московских процессов, их характера и целей. Джордж Новак, являвшийся в 1937 г. секретарем американского Комитета зашиты Троцкого, вспоминает: «Троцкий был подвергнут детальному допросу юристами и перекрестному допросу членами комиссии. Он не только доказал фальшь московских обвинений. Он должен был упоминать важнейшие события всей своей жизни, раскрыть свои убеждения, описать и разъяснить головокружительные изменения в Советском Союзе от Ленина до Сталина. Он должен был проанализировать проблемы фракционных дискуссий в российском и мировом коммунизме, охарактеризовать ведущие личности, участвовавшие в борьбе, и коснуться всех фаз ожесточенной конкуренции между Сталиным и им самим, которая и привела к [судебным] процессам»[819].
«Когда он закончил, — пишет Глоцер, — аудитория, исключительно разнообразная, разразилась аплодисментами, которые были, по моему убеждению, совершенно стихийными. Этот момент я никогда не забуду». По завершении слушаний произошла прощальная встреча, которая состоялась на «нейтральной территории» — в доме тещи одного из журналистов, аккредитованных на слушаниях, которая жила неподалеку от «Голубого дома», на авенида Амберес в Койоакане. Во время дружеского ужина Дьюи и Троцкий, отойдя в сторону, обменивались мнениями о том, что происходило в последние дни. Дьюи сказал Троцкому: «Если бы все коммунисты были похожи на Вас, я стал бы коммунистом». Троцкий ответил: «Если бы все либералы были похожи на Вас, я стал бы либералом»[820].
Тем не менее подкомиссии и Комиссии понадобилось полгода, чтобы прийти к единодушным выводам о невиновности Троцкого и Седова и сформулировать эти выводы в кратком заявлении, а затем и в подробном заключении. 21 сентября 1938 г. Комиссия опубликовала декларацию, в которой, в частности, говорилось: «На основе всех [имеющихся] доказательств мы находим, что Троцкий никогда не рекомендовал, не вступал в заговор и не пытался реставрировать капитализм в СССР. Наоборот, он всегда был бескомпромиссно против восстановления капитализма в Советском Союзе и его существования в других странах. Мы находим, что обвинитель [Вышинский] фантастически фальсифицировал роль Троцкого перед, во время и после Октябрьской революции. Поэтому мы считаем, что московские суды были сфабрикованными. Поэтому мы считаем Троцкого и Седова невиновными»[821].
В последующие месяцы Троцкий вел с Дьюи оживленную переписку. Отчасти она касалась работы Комиссии и ее материалов, но постепенно вышла за ее пределы. Дьюи рекомендовал Троцкому принять своего друга, редактора филадельфийского журнала «Каммон сенс» Селдена Родмана, который «скептически относился к московским процессам». От имени кафедры философии Колумбийского университета тот попросил Троцкого написать статью о роли интеллигенции в социальных сдвигах. Касаясь московского процесса в марте 1938 г., Дьюи «писал: «Уверен, что признаниям на последнем процессе поверят только сталинисты, которых ничего не может потрясти. Наблюдаются большие изменения в общественном мнении во всем мире… Не только благодаря нашим докладам, но, вероятно, в еще большей степени в результате хода репрессий в СССР»[822].
Параллельно с американской Комиссией работала и комиссия в Европе. Она заседала в Париже и в Праге в мае 1937 г. под председательством авторитетного юриста Модильяни и пришла к тем же выводам, что и Комиссия Дьюи[823]. Однако Троцкого ждало еще одно разочарование «в стиле Билса», причем оно оказалось более серьезным, чем перепалка по поводу местонахождения и деятельности Бородина, так как касалось самого Троцкого. Возникшая полемика относилась к Кронштадтскому восстанию 1921 г., где Троцкий, как всем хорошо было известно, руководил подавлением мятежа. Член Комиссии В. Томас обратился к Троцкому с письмом, в котором ставил ряд риторических вопросов, сводящихся к тому, что цель не может оправдывать средства. Томас оценил Кронштадтское восстание как выступление в защиту подлинных идеалов революции, а его подавление как глубочайшую ошибку большевистской власти, в частности самого Троцкого.
