Однако «в себе мы понимаем жизнь не только как раз существующее отношение к миру, но и как установление нового отношения к миру через большее и большее подчинение животной личности разуму, и проявление большей степени любви. То неизбежное уничтожение плотского существования, которое мы на себе видим, показывает нам, что отношение, в котором мы находимся к миру, не есть постоянное, но что мы вынуждены устанавливать другое. Установление этого нового отношения, т. е. движение жизни, и уничтожает представление смерти. Смерть представляется только тому человеку, который, не признав свою жизнь в установлении разумного отношения к миру и проявлении его в большей и большей любви, остался при том отношении, т. е. с тою степенью любви к одному, и нелюбви к другому, с которыми он вступил в существование. Жизнь его неперестающее движение». Так что «единственное дело жизни» есть «установление нового отношения к миру, увеличение любви».
Есть естественное агапическое состояние жизни ребенка. И есть высшее агапическое состояние, состояние жизни Иоанна Богослова в старости, твердящего одно и то же: «Братья, любите друг друга». «В таком человеке существование животное чуть брезжится, – оно все съедено новым отношением к миру, новым живым существом, не умещающимся уже в существовании плотского человека». Путь жизни высшей души человека, духовный рост ее идет от изначального несовершенного агапического состояния к совершенному агапическому состоянию. Изначальное естественное агапическое состояние – по земному своехарактерно. Конечное агапическое состояние, состояние жизни нового живого существа, не умещающегося в земной жизни, есть состояние, в котором «новое живое существо» любит всё и всех одинаково и равно. Тут еще нет места для сторгической любви.[45]
Рассуждения о подлинном Я и его свойствах нужны Толстому в «О жизни» для доказательства того, что «смерть есть вступление в новое отношение» Я к миру, установление человеческого Я в новый центр жизни, невидимый из пределов нашей земной жизни. В начале работы трактат назывался «О жизни и смерти», но под конец ее Толстой убедился, что «смерти нет». Для объяснения этого он говорит нечто, что еще год-два назад нельзя было услышать от него. Как «особенное Я» определяется «в одном известным ему, но невидимом, особенном отношением его разумного сознания к миру», так и животная личность определяется «в видимом отношении животного сознания и вещества к миру». Таким образом «личностность» животного я открыто сопоставляется с «особостью» духовного Я, ставится в этом отношении в один ряд с ним.
Став после плотской смерти в новое отношение к миру, говорит Толстой, человек не прекращает жить и в этом земном мире, оставаясь с живущими здесь людьми и воздействуя на них. Это можно было бы понять и в плане всечеловеческой духовной жизни: сын человеческий всякого человека, переходя после смерти в область жизни всеобщего Сына человеческого, продолжает взаимодействовать с теми его частями, которые включены в состав еще живущих людей. Такое взаимодействие возможно потому, что между частицами разделенного в самом себе Сына человеческого нет и быть не может никаких различий, что они составляют единое целое. Но когда в земной жизни продолжает действовать не безличная духовная сущность, а духовное Я, как «воспоминание его духовного образа», как его сугубо индивидуальное отношение к миру – «ничье иное», как подчеркивает Толстой, – то представление о всечеловеческой духовной жизни рушится само собой и заменяется представлением о личной духовной жизни. Да и о каком «новом живом существе» отдельного человека может идти речь в учении о всечеловеческой духовной жизни? С самого начала и до конца толстовский трактат «О жизни» обращен не к всечеловечеству и не к человеку как таковому, а к отдельному человеку, который «оглядывается вокруг себя и ищет ответа на свой вопрос (о своей жизни. – И.М.) и не находит его… И человек сознает себя одним во всем мире с теми страшными вопросами, которые разрывают его душу. А жить надо».
Вскоре после завершения «О жизни» Толстой выдвинет учение о «посланничестве» человека в земную жизнь, создаст представление о «Боге своем» и окончательно перейдет на поприще личной духовной жизни.
