Для Л.Н. «интеграция наук» была фактом, выношенным, понятым куда раньше, чем его осознали наши философы, начавшие писать об интеграции где-то в 70–80-х гг. Еще в 1955 г. из омского лагеря он писал своему другу: «Помнишь, как мы говорили о мостах между науками. В этой проблеме мы нащупали место для такого моста, и если нам удастся ее разрешить, один мост можно считать построенным»9.
Прошлое и настоящее иногда не так далеки друг от друга. Казалось бы, «серебряный век» – давно прошедшее время. Мог ли я знать кого-нибудь «оттуда», к примеру, людей, видевших отца Гумилева – Николая Степановича? Оказывается, знал, не подозревая об этом. В конце 40-х я, мальчишка, много раз в старой, типично интеллигентской квартире на 9-й линии Васильевского острова играл в шахматы с «некрасоведом № 1 России», профессором В. Е. Евгеньевым-Максимовым. Я не подозревал, что когда-то он входил в царскосельскую компанию молодого Николая Гумилева.
Приведу еще один эпизод случайной встречи людей, которые могли бы встретиться раньше и много интересного порассказать друг другу. В 80-х гг. на том самом Ученом совете (в присутствии Л.Н.) защищал свою кандидатскую Сергей Лукницкий, тема была весьма нестандартной – «География преступности». Сергей был сыном писателя Павла Лукницкого (1900–1973), посвятившего многие годы исследованию жизни и творчества Николая Гумилева. Необходимо заметить, что писатель принимал самое живое участие в судьбе маленького Лёвы в 20-х гг. Пожалуй, об их отношениях лучше всего говорят слова из письма Лёвы от 19 июня 1925 г.: «Вы спрашиваете, какую книгу мне прислать? Большое спасибо, но лучше выберите сами, потому что я хочу, чтобы Вы руководили мною»10. После многолетнего поиска и исследований Сергей Лукницкий, продолжая начатое отцом, опубликовал в 1996 г. очень необычную книжку «Дело «Гумилева».
Работая рядом с Л.Н., привыкнув к этому, я все же понимал особую значимость того, что он делал. Свидетельство этому – пухлая папка, куда собиралось все, что выходило о Гумилеве, все, что печаталось в малотиражках, почти неизвестных журналах, интервью самого Л.Н. в газетах, критические статьи его оппонентов и просто недругов11.
Просматривая сейчас эту папку, вижу, как нарастал интерес к Гумилеву; «пик» публикаций пришелся на конец 80-х – начало 90-х гг. – смутное время «перестройки» и развала страны. Но не хочется сосредоточиваться именно на этом, ведь научная биография Л.Н. полна «пересечений» с очень интересными людьми, весьма значимыми в истории нашей науки и даже страны. Среди них есть очень близкие Л.Н., особенно Петр Савицкий – один из «отцов» евразийства. С ним Л.Н. объединяет и трагическая общность судеб: годы, проведенные в сталинских лагерях, и удивительное сходство интересов – поглощенность кочевниковедением. Все это отражается в обширной и изумительной по взаимопониманию и доброжелательности переписке 1956–1966 гг.
Если Петр Савицкий был для Л.Н. не только авторитетом, но «дорогим другом», то Георгий Вернадский12 – крупнейший из русских историков в эмиграции – Мэтром, чьи отзывы из далекого Нью-Хейвена (США) воспринимались как высочайшая похвала. У этих ученых были общие с Л.Н. герои в истории, фигуры, над разгадкой которых бились и ученый в Праге, и Мэтр в Нью-Хейвене, и наш герой – в коммуналке на Московском проспекте. Это такие разные, но удивительно интересные фигуры, которые были судьбоносны для России на заре ее становления: Александр Невский и Чингисхан.
Так как же писать о Л.Н.? В очень откровенной статье «Биография научной теории, или Автонекролог» Л.Н. писал: «Личная биография автора никак не отражает его интеллектуальной жизни...», а «тайну (мастерства) может раскрыть только сам автор, но тогда это будет уже не автобиография, а автонекролог, очерк создания и развития научной идеи»13. С первой частью высказывания вряд ли можно согласиться, поскольку биография Л.Н. отражает его интеллектуальную жизнь, еще как отражает... Поэтому мы избрали «биографическую структуру» книги, пытаясь вплести туда и путь развития идей. Это – отнюдь не самый выигрышный путь, наоборот, очень трудный, но применительно к Л.Н., мне кажется, единственно возможный.
