Веркор
— Это и есть наш корабль, — сказал Осоргин-старший. — Мы тут посовещались и дали ему хорошее имя: «Гром и Молния». Вот эта нижняя часть — «Гром», а планер — «Молния». Значит, в совокупности — «Гром и Молния». Если, конечно, вы не возражаете. Как заказчик.
Гром и молния, подумал я, гром и молния, пятнадцать человек на сундук мертвеца, а также сто тысяч чертей. Похоже, это сооружение не сдвинется с места. Корабль без двигателя. Овальная платформа, выкрашенная пронзительной желтой краской. На платформе — обыкновенный планер. Малиновый планер на желтом диске. И все.
Я ответил машинально:
— Не возражаю. Отчего же мне возражать?
Горит мой эксперимент, вот о чем я думал. Горит самым натуральным образом.
— Очень удачное название, — подтвердил вежливый Каплинский. — Звучное. В таком… э… морском стиле.
Осоргин-старший одобрительно взглянул на него.
— Вы тоже со студии? — спросил он.
Я быстро ответил за Каплинского:
— Да, конечно. Михаил Семенович тоже работает для этого фильма.
Похоже, это полный крах. А ведь они внушали такое доверие, этот Осоргин-старший с его прекрасной адмиралмакаровской бородой и Осоргин-младший с такими интеллектуальными манерами.
— А вы все худеете, — благожелательно сказал Осоргин-старший. — Ну ничего, здесь отдохнете. Здесь у нас хорошо, спокойно. Вам бы с дороги искупаться. А потом соответственно закусить. Видите палатку? Там мы вас обоих и устроим. Поутру, если трасса будет свободна, махнем на тот бережок. — Он вдруг рассмеялся. — Ребята думали, вы прибудете со всем хозяйством, ну, с аппаратами и это… с кинозвездами. А вы вдвоем… Без кинозвезд, вот что огорчительно… Так вы купайтесь.
Увязая в белом песке, мы бредем к заливчику, и Каплинский восторженно взмахивает руками.
— А ведь здесь и в самом деле хорошо, — говорит он. — Просто здорово, что вы меня сюда вытащили! Пять лет не был на Черном море.
— Это Каспийское море, Михаил Семенович, — терпеливо поясняю я. Каспийское. Понт Хазарский, как говорили в старину.
Сняв очки, Каплинский удивленно смотрит на волны.
— Никогда здесь не был, не приходилось, — говорит он. — Э, да все равно! Понт как понт. Давайте окунемся, а? Меня, кажется, опять немного искрит…
Сумасшедший дом, такой небольшой, но хорошо организованный сумасшедший дом. Каплинского то и дело искрит. Все-таки удачно, что я не оставил его в Москве.
Купаться мне совсем не хочется. Наскоро окунувшись, я выбираюсь на берег и валюсь в раскаленный песок.
Отсюда хорошо видна суетня вокруг «Грома и Молнии». Шесть человек легко поднимают желто-малиновое сооружение. Даже на воду «Гром и Молния» спускается как-то несерьезно, на нелепой тележке. А если прямо спросить: почему нет двигателя? Планер, в конце концов, вместо кабины. Допустим, он еще нужен для управления. А двигаться должен диск. Но с какой стати он будет двигаться? С какой стати этот диск даст шестьсот километров в час?..
Нет, спрашивать нельзя. Это нарушит чистоту эксперимента. Если Осоргин захочет, он объяснит сам. А пока лучше думать о другом.
Воскресенье, полдень. Что сейчас делает Васса? Васса, Васька…
Мы собирались на два дня в Батурин, полазать по развалинам, это очередное ее увлечение. Июль, вон как припекает солнце… Наши квартиры в одном подъезде. Когда-то я, степенный десятиклассник, водил Ваську в школу, в третий класс, и слушал ее рассуждения о жизни. Жить, говорила Васька, стоит только до двадцати трех лет, потом наступает старость, а она лично не собирается быть старухой. «Видишь ли, — снисходительно говорила Васька, — такая уж у меня программа». Теперь ей оставался год до старости, и, если бы мы поехали в Батурин, я поговорил бы о программе. «Послушай, Васька, — сказал бы я мужественно и грубовато, как принято у героев ее обожаемого журнала „Юность“. — Послушай, Васька, приближается старость, такое вот дело, давай уж коротать век вдвоем…»
Сейчас «Гром и Молния» упадет с тележки. Ну что за порядки, черт побери!
Осоргин бегает, кричит, машет руками. В Москве Осоргин-старший выглядел чрезвычайно внушительно. Здесь же он похож на старого азартного рыбака: без рубашки, босой, в подвернутых до колен штанах.
