А мы в лесу, в орешнике густом,
Вдыхаем жадно
Утреннюю свежесть.
Я не люблю бескровные слова,
Холодные, искусственные строки.
Зачем они
Когда шуршит трава,
Поют синицы и трещат сороки?
Взгляни вокруг!
Открой свои глаза,
Зеленые нетающие льдинки.
Большая золотая стрекоза
Качается на тонкой камышинке…
Поэзия! Она всегда — жива.
Ей чужды стекол мертвые узоры.
Она растет и дышит,
Как листва,
Как гордая осока на озерах.
Ей тесен мир условной бахромы
И вздохов у замерзшего оконца…
Поэзия — она живет, как мы.
Она не может
Без любви и солнца!
1962
Летели гуси за Усть-Омчуг,
На индигирские луга,
И все отчетливей и громче
Дышала сонная тайга.
И захотелось стать крылатым,
Лететь сквозь солнце и дожди,
И билось сердце под бушлатом,
Где черный номер на груди.
А гуси плыли синим миром.
Скрываясь в небе за горой.
И улыбались конвоиры,
Дымя зеленою махрой.
И словно ожил камень дикий,
И всем заметно стало вдруг,
Как с мерзлой кисточкой брусники
На камне замер бурундук.
Качалась на воде коряга,
Светило солнце с высоты.
У белых гор Бутугычага
Цвели полярные цветы…
1963
Раз под осень в глухой долине,
Где шумит Колыма-река,
На склоненной к воде лесине
Мы поймали бурундука.
По откосу скрепер проехал
И валежник ковшом растряс,
И посыпались вниз орехи,
Те, что на зиму он запас.
А зверек заметался, бедный,
По коряжинам у реки.
Видно, думал:
«Убьют, наверно,
Эти грубые мужики».
— Чем зимой-то будешь кормиться?
Ишь ты,
Рыжий какой шустряк!.. —
Кто-то взял зверька в рукавицу
И под вечер принес в барак.
Тосковал он сперва немножко
По родимой тайге тужил.
Мы прозвали зверька Тимошкой,
Так в бараке у нас и жил.
А нарядчик, чудак-детина,
Хохотал, увидав зверька:
— Надо номер ему на спину.
Он ведь тоже у нас — зека!..
Каждый сытым давненько не был,
Но до самых теплых деньков
Мы кормили Тимошу хлебом
Из казенных своих пайков.
А весной, повздыхав о доле,
На делянке под птичий щелк
Отпустили зверька на волю.
В этом мы понимали толк.
1963
В ночную смену на Шайтане,
Где черный камень льдом покрыт,
Из горной штольни мы катали
Отпалом вырванный гранит.
Был штрек наполнен пылью едкой,
И каждый радостно вздыхал,
Когда с груженой вагонеткой
Мы выходили на отвал.
Нас обжигал морозный воздух,
Снежинки стыли на плечах,
И рядом с нами были звезды.
Под нами спал Бутугычаг.
Дремали горы в дымке синей,
К подножьям становясь темней.
Внизу, в глубокой котловине,
Дрожали бусинки огней…
Мы отдыхали очень редко.
За рейсом — рейс, простоев нет.
На двадцать пятой вагонетке
Вставал над сопками рассвет.
Еще прожекторы горели.
Но было видно с высоты,
Как с каждым рейсом розовели
Молочно-белые хребты.
Еще таился мрак в лощинах,
Поселок тенью закрывал,
А на заснеженных вершинах
Рассвет победно бушевал.
Спецовки мокрые твердели,
И холодила руки сталь.
Но мы стояли и глядели
На пламенеющую даль.
Мы знали: чудо грянет скоро,
Однако долго ждать нельзя,
И мы опять входили в гору,
Вагон порожний увозя.
Но каждый знал:
Когда вернется
Из узкой штольни на простор,
Увидит огненное солнце
Над белой цепью снежных гор.
1963
