Когда вой на мгновение прекращался, он знал, что сейчас москиты вгоняют в него лихорадку. Он отбивался от них, пытался защитить лицо, закрыв его руками, – пока не испугался, что может задохнуться.
Время текло медленно. Томас чувствовал, как земля под ним медленно ломает ему кости. Но, должно быть, он все же задремал, потому что на рассвете солнце вдруг посмотрело на него своим воспаленным взором. Москиты исчезли, воздух стал прохладным. Теперь он мог хорошо поспать; но островитяне уже проснулись и зажгли огонь, чтобы подогреть свой жуткий суп. Скоро настала пора трогаться дальше.
Теперь они шли по джунглям, которые делались все более густыми. Начался подъем, и Томасу приходилось все время при ходьбе немного наклоняться вперед; он, непривычный к таким нагрузкам, задыхался. Впереди себя он видел Макфи – тот пыхтел в облаке сигаретного дыма, отгоняющего насекомых. День становился все жарче, и этот подъем стал еще одной пыткой в душном аду, населенном миллионами пиявок, москитов и ос.
После бесконечного подъема, казалось, растянувшегося на многие мили, у Томаса так устали ноги, что он сомневался, сможет ли идти дальше. Он уже собирался сказать об этом Макфи, как вдруг вся группа остановилась. В густых джунглях была полная тишина, и островитяне нервно вглядывались в окружавший мрак. Главный гребец что-то сказал Макфи и показал на дерево перед ними. Там, на суку без листьев, была подвешена за ноги мертвая птица с цепочкой из блестящих ракушек на растрепанной шее.
Какое-то время гребец нервно разговаривал с Макфи. Наконец они о чем-то договорились.
– Ну вот, – сказал Макфи Томасу, – дальше они не пойдут. Они будут здесь дожидаться нашего возвращения. – Он показал на птицу. – Это предупреждение хупу.
– Что это значит? – спросил Томас.
– Хупу – горное племя, – ответил Макфи. – Известно, что они не очень дружелюбны к береговым островитянам. Я не виню их в том, что они не хотят идти дальше.
Он снова закурил и медленно выдохнул дым.
Макфи и Томас пошли вперед одни. Они с трудом пробирались сквозь заросли папоротников, высоких, как деревья; вдруг тишину вокруг нарушило громкое кваканье, будто они потревожили обиталище гигантских жаб. Издали послышался звон, словно от колокольчиков.
– Стойте абсолютно неподвижно! – сказал Макфи.
Папоротники с обеих сторон раздвинулись, из них вышла дюжина самых свирепых на вид людей, каких Томасу когда-либо приходилось видеть. Их воспаленные глаза были обведены красной краской, а на лицах нарисованы белые полосы. Но еще более ужасающими они выглядели из-за длинных деревянных клювов, приделанных к их носам, – из них-то и раздавались квакающие звуки. Дикари были почти голыми, а в руках держали пучки тонких дротиков.
Томас увидел, откуда шел звон. У некоторых из воинов были маленькие, как у коров, колокольчики, болтающиеся на кольцах, прикрепленных к мошонке.
Кваканье стало оглушительным. Один воин протянул руку и потрогал рукав рубашки Томаса. Томас отшатнулся и хотел бежать.
– Не делайте ничего, что может их разозлить, – сказал Макфи.
Воины внимательно изучили путешественников, потом отконвоировали их из леса гигантских папоротников на тропинку, проторенную сквозь джунгли. Их вели примерно милю по тропинке, пока наконец все не пришли на большую поляну. Появилась еще одна большая толпа воинов с клювами, раскрашенных так же; все они громко квакали. Они провели Томаса и Макфи через калитку в высоком заборе в деревню из хижин, крытых пальмовыми листьями. Сотни голых женщин и детей, без клювов, но раскрашенных так же страшно, как и воины, приветствовали их. Воздух был полон одним гигантским «К-В-А-А-А».
Томас был в ужасе; он пожалел, что вообще отправился в это кошмарное путешествие.
Кваканье прекратилось. Томас подумал: что-то случилось с его ушами, поскольку сначала он не слышал вообще ничего. Но через несколько секунд смог различить щебет птиц из большой хижины, дверь которой обрамлял десяток черепов, среди которых были и человеческие. Из-за этой двери появился старик. Его лицо было раскрашено так же, как и у всех остальных, но оставалось без клюва, и голым он тоже не был. Напротив, он был одет в длинный разноцветный плащ, колыхавшийся при каждом его шаге. С минуту он смотрел на путешественников, затем воздел руки и издал громкий птичий крик.
