— Чтобы премьер-министр получил ответ на свой вопрос — неважно, правдивый или нет. А тебе, если уцелеешь, дадут новое задание — столь же идиотское. — Произнося это, Отто с наслаждением уплетал свои хлопья и попросил ещё кофе.
— Отто, знаешь, я иногда думаю, что с работой надо завязывать. Не то, чтобы нервы не выдерживают — нервы у меня в порядке, — но просто хочется делать что-то, что имеет значение и смысл.
— А контрразведка, ты считаешь, не имеет ни значения, ни смысла?
— Другому бы не сказал, а тебе скажу: не имеет.
— Другой бы тебя и не понял, а я пойму. Может, Кэри, ты не в достаточной степени неврастеник. У неврастеников, как ни странно, большое преимущество. Когда они подключают к работе эту свою неврастению, то вся их энергия, все чувства идут в дело. И не мучаются они сомнениями, заботами всякими. Неврастеничный кэгэбэшник исступленно ненавидит американцев — и этой ненавистью жив, она ему помогает. Другой какой-нибудь псих одержим интригами, заговорами, конспирацией — весь мир против него, чистая паранойя. Зато она делает его прекрасным агентом. А ты, Кэри, слишком здоровый малый, чтобы играть в такие игры. Ты ведь любишь женщин, правда?
— Люблю.
— А хорошо приготовленного цыпленка под соусом?
— Ну да.
— А когда кого-нибудь приходится пристрелить в интересах дела расстраиваешься…
— Это точно.
Отто утерся салфеткой и погладил себя по животу.
— Будь поосторожнее, мой мальчик. Твоим занятиям столь простые вещи не приносят пользы. Возвращайся в Париж и выкинь из головы мою болтовню.
Возвращение во Францию оказалось довольно утомительным. Я выбрал маршрут через Базель — аэропорт там находится как раз на швейцарско-французской границе, есть возможность пройти таможенный и иммиграционный досмотр на швейцарской стороне. В Базеле взял напрокат машину и пересек границу по шоссе N 69 — пропускной пункт там известен своей либеральностью. Добравшись на машине до Бельфура, сел в поезд, идущий в Париж.
Изабел встречала меня на платформе Восточного вокзала — табачного цвета замшевое пальто, мягкие сапожки в тон, бархатный берет. Надменное выражение лица смягчилось, когда она увидела меня. В знак приветствия она взмахнула рукой и улыбнулась своей особенной, медленной улыбкой. Мы поцеловались.
— Добро пожаловать в Париж, здесь тебя ждут новые приключения!
— Как мило с твоей стороны встретить меня. Да ещё в такой холод.
Декабрь действительно стоял морозный. Пронизывающий ветер так и свистел по вокзалу.
— Где мне лучше остановиться?
— У меня хочешь?
— Еще бы.
Мы отыскали её машину и полчаса спустя были в её однокомнатной квартирке. Мне всегда нравилось бывать у Изабел — обстановка там странным образом противоречила холодноватым, чисто английским манерам хозяйки. Удобное, обтянутое розовым репсом кресло; широченный диван со множеством подушек, на светлом лакированном паркете белый ковер с длинным ворсом. Весь стол — единственная, кажется, в квартире дорогая вещь — занят фотографиями в красивых рамках: породистые физиономии родственников Изабел вперемежку с изображениями её беспородных друзей, даже какая-то третьестепенная певичка затесалась. Гордость экспозиции — группа, где дед и бабка Изабел с материнской стороны запечатлены в компании с Ллойд-Джорджем и Габи Деслис. "Дедушка был любовником Деслис, это все знали, — объясняла гостям Изабел, Он питал пристрастие к француженкам, особенно музыкантшам. Что-то такое говорил насчет их тонких лодыжек — в те годы этому придавалось большое значение. Все семейство жутко этой связью гордилось, одна только бабушка была недовольна, отзывалась о своей сопернице как об особе, не умеющей вести себя за столом. Но все равно приходилось её принимать в Кумберлендском поместье, хотя семейная легенда гласит, будто бы гостья завела интрижку с молодым лакеем. И с Ллойд-Джорджем тоже — как раз к тому времени относится фото…".
Пока Изабел готовила кофе, я раскинулся в кресле.
— Скажи… — мы произнесли это одновременно, вдохнув дивный аромат кофе. Наши привычно близкие и добрые отношения всякий раз восстанавливались мгновенно после любой разлуки. Вот и в тот раз мы долго разговаривали, задавая вопросы и отвечая на них, пока не выложили друг другу все, что узнали о Маршане.
