— Ну что вы, наоборот… — говорю я и уже обдумываю свой туалет. — Где это?
— В «Макдональдсе», — говорит он на полном серьезе. — В детском уголке.
Столик, однако, зарезервирован в шикарном ресторане «Ambiente», что на Виноградской улице. Народу — битком, куча иностранцев. У официанта, провожающего нас к столику, вид несколько смущенный, а возможно, это мне только кажется.
М. элегантен, пиджак ему к лицу. На аперитив мы заказываем сухое мартини, затем стейк из молодого барашка для меня и говяжий — для него, греческий салат и бутылку выдержанного красного (первые ужины я обычно запоминаю, а этот — в особенности).
М. милый, внимательный, веселый. В конце ужина спрашивает, не выпью ли я с ним рюмочку коньяка.
— Хоть пять, — говорю я бездумно.
Мне хорошо, как давно не было. Официант что-то шепчет М. У М. вид весьма удивленный.
— Я совершенно забыл об этом, — говорит он. — Нет, нет, обязательно принесите.
Официант снова доверительно наклоняется к М. М. несколько смущенно слушает его.
— Нет, не зажигайте, — говорит он, чуть помедлив.
Официант уходит.
— А впрочем, зажгите! — кричит ему вслед М. Официант на ходу оглядывается и кивает.
— Это будет выглядеть довольно странно, — говорит М. Впрочем, он и сам выглядит довольно странно. Я вопросительно улыбаюсь.
— В чем дело?
— Сегодня мы должны были праздновать ее день рождения. У нее сегодня действительно день рождения, — уточняет он.
— Я не предполагала… — говорю нейтрально.
А официант уже тащит торт с зажженными свечами. Это, естественно, возбуждает интерес итальянцев, сидящих за соседним столом. Они затягивают Happy birthday to you!
— Нет, нет, — быстро качаю головой. — It’s misunderstanding. It’s not my birthday![42]
Пение смущенно затихает.
М. задувает свечи, прячет лицо в ладони и начинает смеяться. Я рада, что он относится к этому с юмором. На торте надпись: Мне сегодня 13!!!
Я смеюсь вместе с М., но свечной дым вызывает у меня кашель. Вдруг с изумлением обнаруживаю, что М. не смеется, а плачет. Он краснеет, у него трясется подбородок Это портит его… Мне неловко. Я озираюсь — не слышит ли кто его приглушенные всхлипы. Похоже, никто ничего не замечает.
Мне вдруг становится стыдно. Я наклоняюсь к М. и глажу его по руке. Вскоре, похоже, он овладевает собой. У него красные, влажные глаза, он глубоко дышит. Прокашливается.
— Прошу прощения, не думал, что…
Он не договаривает. У меня сводит горло, я ничего не могу сказать вслух — только сильнее сжимаю его руку.
М. снова прокашливается.
— Это уже третий уик-энд без нее. Три раза подряд она отменяла наши совместные выходные. Последний раз я видел ее двенадцать дней назад на нашей так называемой встрече по средам. Эти встречи по средам не длятся и часа. Сорок пять, пятьдесят минут, не более…
— Мне очень жаль… — произношу я с трудом.
М. долго молчит, потом сообщает мне, что научно доказано, будто дети, которых в раннем возрасте отлучают от отца, так же бурно протестуют против этого, как и тогда, когда их отлучают от матери. Затем он цитирует мне профессора Матейчика: «Материнское поведение по отношению к ребенку присуще не только биологическим матерям — речь идет об универсальном поведении всех окружающих».
— Типично материнское поведение со всей очевидностью присуще и отцам, — заявляет М. нахмурившись. — Но невзирая на это, забота о ребенке почти в девяноста пяти процентах случаев доверена у нас матери.
— Неужели столько? Я не знала.
— Насильственное отторжение членов семьи. Однажды уже это было. Делали это нацисты.
Сравнение кажется мне несколько преувеличенным, но я не осмеливаюсь оспорить его.
Официант наконец приносит коньяк.
Я смотрю на ту, которой тогда предназначался тот торт. Она лежит на животе, чудесно загорелая, и читает. На маленьких ступнях чуть шелушится кожа.
— Намазать тебе спину? — спрашиваю я.
Она улыбается мне, откладывает книгу и поворачивает голову на правую сторону. Закрывает глаза, но моим рукам полностью не отдается. Лишь изображает расслабленность, а на самом деле остается напряженной.
Я отбрасываю ее волосы с затылка и пальцем нежно провожу по позвоночнику.
