Спустя неделю после автографиады — звонок в дверь. Решив, что Габина пришла чуть пораньше, я иду открывать. Но за дверью не Габина, а какой-то хмырь, который порывается тут же войти, хотя никто и не думает его приглашать. Я прикинул было, что этот хмырь пришел насчет газа или там еще чего, но он, не снимая штиблет, рванул прямиком в гостиную и, внахалку рассевшись на диване, объявил, что пришел сообщить мне, что моя книга банальная, кичовая, вульгарная и написана на скорую руку.
— А кем вы изволите быть? — спрашиваю.
Он называет свое имя, которого я в жизни не слыхивал, хотя он и утверждает, что принадлежит к когорте известных литературных критиков. Преимущественно он-де пишет о литературе, но разбирается в политологии, социологии, теологии и атомных электростанциях.
— Вы, должно быть, и вправду спец, — говорю я.
Он скромно пожимает плечами и снова заговаривает о моей книге: пишу я, дескать, стилем капиталистического реализма, бросаюсь словами, а претензии, которые я в своих постмодернистских философских отступлениях предъявляю к литературе, формулирую ждановской лексикой… Он нес такую бредятину, что вступать с ним в дебаты было бессмысленно. Однако более всего меня зацепило, что он был преисполнен дикой ненависти ко мне. Я начисто не мог понять причину такого злобствования и должен признать, что поначалу это меня даже ошарашило. Ведь эти деятели из Института чешской литературы ни о чем подобном тогда и не вякали!
Ну и сыграли со мной подлянку, думал я и в то же время быстро прикидывал, как бы этому дубарю раз и навсегда заткнуть глотку. Он говорил, что, дескать, в моей книге он с ходу обнаружил подозрительный схематизм, корнями уходящий, судя по всему, в пятидесятые годы, что я-де циник, пишущий для циников, и что я совсем недалек от логики насилия.
В последнем пункте он не ошибся. К логике насилия в данную минуту я был близок как никогда.
— Моментик, шеф, — обрываю я его. — Вы читали рассказы Джеймса Тэрбера?
Он в замешательстве кривит морду.
— Естественно, — говорит он оскорбленно. Он, выходит, кумекает, но я иду на риск.
— Спустимся-ка в подвал, — говорю я ему.
Я встаю и иду в прихожую. Он покорно шлепает за мной. Лестница темная и сырая. На одной ступеньке я притормаживаю.
— Погодим, — говорю я. — Стало быть, вы читали рассказы Джеймса Тэрбера и все-таки топаете за мной в подвал?
— Что вы плетете, дружище? — взвивается он. — Лучше бы вы о своих героях поразмыслили! Что это за нули без палочки, черт подери!
