Но кажется ли удивительным, что в те годы алеуты и эскимосы Нового Света и даже индейцы изучали французский язык? А это было на самом деле. В «высшей» школе на Кадьяке в 1805 году подростков обучали и французскому языку, и географии, и математике. На островке близ Кадьяка жил отшельник, бывший серпуховской купец. Он обучал детей огородничеству, приручал зверей. Земледельческие опыты были успешны: Кадьяк имел свой картофель. В артели Сапожникова разводили рогатый скот. На Кадьяке были склады, в которых хранились запасы китового жира, лососины, ягод, кореньев, грибов, мяса горных баранов. Русские люди прочно обживали Новый Свет.
В 1805 году тридцать аляскинских поселенцев ходатайствовали перед Российско-Американской компанией о том, чтоб их оставили навсегда в Новом Свете. А в Ситке в 1805 году было очень голодно. Люди валились с ног от недоедания и цинги. От цинги не помогало пиво из еловых шишек – изобретение Баранова. Первонасельники Новоархангельска ели каракатиц, мясо чаек, воронов и белоголовых орлов. Припасов, доставленных с Кадьяка, не хватало.
Над Ситкой вновь нависла угроза войны с индейцами. Тойоны, получившие оружие от Барбера, строили крепостицы на островах Ванкуверовых проливов. Оттуда они делали набеги на русские промыслы, стреляли из фальконетов по ловецким ватагам и байдарам звероловов. Этой же осенью племя угалахмютов напало на Якутат. Воины в лосиных плащах умертвили двенадцать русских со Степаном Ларионовым, их начальником. Ночью, после резни в Якутате, туда пришли двести промысловых байдар передовщика Демьяненкова. Звероловы не решались пристать к берегу; несколько дней байдары провели в море, люди теряли силы. Налетел шторм, и большинство промысловых лодок пошло ко дну.
Корсар Барбер, вечный вестник несчастий, узнав о разорении Якутата, приплыл к Кадьяку. Он думал, что теперь-то он может напасть на остров, потому что большинство людей было на промыслах. Но в бухте стояло русское судно, а на кадьякской батарее бодрствовали пушкари. Барбер сосчитал одиннадцать пушек береговой батареи, пушки на русском корабле и поспешил уйти обратно в море.
Пристанищем Барбера были, видимо, острова Королевы Шарлотты, где индейские старшины при помощи белых пиратов выстроили крепости. На одной из них высилась батарея с восемнадцатью пушками. К этим островам пришел однажды капитан Портер. На его корабль приехал индейский тойон. Когда Портер разговаривал с гостем на шканцах, тойон вонзил свой двухконечный кинжал в грудь морехода. Началась резня. Из экипажа корабля уцелело лишь шесть человек. Об этом тоже должен был знать Барбер. И тем неустанней перекликались часовые на крепостных воротах Ситки и Кадьяка. Баранов спал с пистолетом под изголовьем.
Но смелые искания и походы не прекращались. В пасмурный февральский день Баранов в Новоархангельске вышел на берег залива для проводов «Юноны». Он провожал в Калифорнию комиссара первой кругосветной экспедиции, командора и кавалера мальтийского Большого креста св. Иоанна Иерусалимского – Николая Резанова. На пути в Калифорнию командор хотел зайти в устье Колумбии, осмотреть места, где Баранов собирался со временем построить верфи и основать русские поселения. Шторм не дал кораблю подойти к колумбийскому побережью, где незадолго до этого побывал байдарщик Сысой Слободчиков.
Русский корабль совершенно неожиданно появился в порту, близ миссии Сан-Франциско.
«Гишпанские гитары смешивались с русскими песельниками», – так писал Резанов о днях, проведенных в Калифорнии.
Прекрасно образованный и воспитанный, мальтийский командор сумел очаровать в Монтерее и Сан-Франциско всех испанцев и особенно дочь коменданта Сан-Франциско, прекрасную Консепсию де Аргуэлло. Резанов к тому времени был вдовцом; жена его, дочь Григория Шелихова, умерла за несколько лет до этого. Об увлечении Резанова, о его помолвке с Консепсией, о верности ее, о ее несчастной судьбе можно много рассказать. Фрэнсис Брет-Гарт воспел прекрасную Консепсию. В наше время русский поэт Александр Алланд посвятил Резанову и Консепсии свою поэму «Русская Америка».
