Этим августом, годы спустя, набрел на яблоневые посадки в парке у реки. Был урожай, кроны пестрились румяными плодами. Вдруг вспомнил все и поразился сходству и долго бродил там, пытаясь натянуть на разнообразно сшитые кроны восхитительную, истинно летнюю, картинку: пересечение двух плоских расплывчатых сеток. Но ничего не получалось: то пронзительное ощущение лета из детства не возвращалось. Сад все никак не становился схематичным, а небо над ним — неподвижным, скроенным из контрастных цветов. Стал приходить каждый день, гулял часами, пытаясь поймать заветное ощущение, и наконец, однажды, оно пришло. Было еще светло, но вечерело, и в лощинах вызревал свеже-влажный запах травяной росы. Зайдя в парк маленькой тропинкой со стороны шоссе, поднялся по склону, и когда увидел рощу, рубиновые закатные лучи прошивали ее по всему фронту. Они высасывали цвет из деревьев, так что кроны и стволы стали одинаково темными, и они ударяли в глаза, заставляя щуриться, так что скрадывались детали видимого. Благодаря лучам, яблони стали точь-в-точь как в игре: одинаковые и плоские. Не отрывал глаз, пока солнце не скрылось почти полностью. Тогда отвернулся поспешно, чтобы не смазать впечатлений, и пошел обратно.
Сегодня, в один из холодных февральских дней, когда нуждался в том чувстве гораздо больше, чем летом, надеялся повторить его.
Но ничего не получилось. Красные лучи падали на завешенные снеговыми тряпками заскорузлые черные трупы, и те оставались скучно реальными. Понял, что надеяться не на что, и через рощу напрямик пошел к набережной. По пути глядел себе под ноги, чтобы не видеть проклятые деревья.
Ничего не получилось, и наверное никогда больше не получится. Тогда, в конце августа, на закате дня, получилось дотронуться до иного пространства, погребенного под грубым мясом привычного города. Но не хватило духу сделать шаг навстречу иности, веры, что это не иллюзия, и сходство не исчезнет, если приблизиться. Ах, если бы тогда просто пойти навстречу мечте, а не рассматривать издалека! Остаться в летнем яблоневом саду на целую вечность, стать бесплотным духом и позабыть все тяготы земной жизни!
Теперь поздно, ничего не вернешь. До конца жизни будет снится пронзенный рубином сад-картинка. До последнего вздоха будут жечь мысли об ином бытии. И неотвеченным останется вопрос: а жители того мира, по отголоскам которого нам кажется, что все там пропитано глубинным, из корней вселенной поднимающимся смыслом, жители того мира ощущают его великолепие? Или они чуют великолепие только в отголосках нашего мира? И когда случается изредка пересечение миров, кажется ли им наш мир мечтой или же блеклой подделкой под их настоящий мир, на которую нечего обращать внимания?
Ярослав Кузьминов
