— Нам надо с тобой поговорить, Шеломов. Зачем тебе понадобилась вся эта история с отказом от института? Ради чего?
— А это мое личное дело.
— Играл простачка, а себе на уме. Славу задумал стяжать?
— Допустим, — зло ответил Игорь.
— За наш счет? Но почему ты решил, что мы обязаны следовать за тобой? Кто тебе дал право распоряжаться нашими судьбами?
— А я и не распоряжался.
— Ах, верно, это Яблочкина.
— И она не заставляла. Ты мог отказаться, не голосовать.
— Да ты и впрямь комик! — воскликнул Игнашов. — Только мы еще посмотрим, кто будет смеяться, а кто плакать…
Но воинственный пыл пришлось смирить. В дверях появилась Яблочкина. Ссориться при инструкторе райкома комсомола? Ну нет!
— Вы, ребята, о чем-то спорили? — спросила Вера Викентьевна, внимательно разглядывая притихших ребят.
— Это вам показалось, — ответил Игнашов. — Какой может быть спор, когда мы только что продемонстрировали полное единомыслие. Разве не так, Татьянка?
— И так и не так, — сказала Татьянка, хорошо поняв иронию Игнашова. — Скажи, почему ты поддержал Шеломова?
— Важно, что поддержал.
— Нет, важно почему поддержал.
— Ну, а почему ты поддержала? — спросила Яблочкина.
— Да потому, что на большее, чем работать в колхозе, я считаю себя не годной. Не удивляйтесь! Вот именно не годной. Спросите у ребят — знаем мы как следует химию? Нет. Ведь у нас целый год не было химика, и его заменял биолог. А кто преподавал язык? Добрая наша Анна Михайловна. Но ведь она только литератор… Да и если говорить о литературе… Нет, лучше не говорить… Вот Игнашов у нас считается лучшим по литературе… Ты, Юра, не обижайся на меня, но скажи по-честному, разве ты любишь литературу так, что не можешь жить без нее?
— Но к чему все это? — перебила Яблочкина.
— А к тому, что было бы сегодняшнее собрание или не было — все равно большинство из нас в вуз не поступит. Разве мы можем выдержать конкурс рядом с ребятами из города? Так уж лучше кем-то быть в колхозе, чем сознавать свою никчемность на экзаменах в институте… Вот только зря вы обидели Димку Толмачова… И еще напрасно Шеломов остается. Он физику знает. По-настоящему знает. Но я это так, к слову. А вообще хорошо, что мы остались. Вот теперь, наконец, мне ясно, на что я годна. Игорь, ты будешь корм возить, а я коров доить…
И, подхватив под руку Игнашова, сбежала с ним по ступенькам школьного подъезда. Яблочкина проводила Татьянку пристальным взглядом и спросила сурово:
— Комсомолка?
— Да!..
— А философия у нее не комсомольская. Ты, как комсорг, пригляди за ней.
Они прошли в школьный сквер. Присели на скамейку. Яблочкина медлила, потом проговорила, слегка оправляя с боков свою высокую прическу:
— Ну вот, начало сделано, Шеломов. Но только начало. Выступил хорошо. Коротко и энергично. Может быть, надо было побольше раскрыть свои мысли о колхозе.
Он плохо слушал ее. Ну что же она тянет? Бить — так наповал. А Яблочкина продолжала:
— Дело, однако, не в этом. Я бы хотела, чтобы ты понял, какую взял на себя ответственность…
Игорь весь сжался. Ну, держись! Но она сказала совсем не то, что со страхом он ждал:
— Шеломовское движение! Ты прежде всего отвечаешь за все. Своим именем. И как инициатор и как комсорг.
Игорь с трудом сдержал вздох облегчения. Пронесло! И уж совсем не слушал ее, хотя кивал головой в знак согласия.
— Требуй дисциплины, сознательности, строгого исполнения обязательств. Держи с нами связь. Будешь в городе — заходи в райком. А теперь идем к Русакову.
Так вот зачем она попросила подождать ее. Но что ему делать у председателя колхоза? А впрочем, чего гадать! К Русакову так к Русакову.
Они застали его в колхозной конторе. Подсаживаясь к столу, Яблочкина весело взглянула на Ивана Трофимовича.
— Помните наш разговор…
— Как не помнить. Уже договорился с одним столяром — будет ремонтировать парты, и в одном месте приглядел кровельное железо.
— Ну, и я не забыла свое обещание. Вы дали райкому согласие принять молодых рабочих — так вот принимайте. Я только что с собрания выпускников… Весь класс единогласно принял решение — остаться в колхозе…
— Спасибо, — не проявив особой радости, поблагодарил Русаков.