Летный риск - страница 23
Погода хорошая, вылетаем засветло. На подходе пытаемся связаться по радио и запросить условия, но никто не отвечает. Делаем круг над аэродромом, осматриваем местность. Аэродром расположен в излучине реки Куры на плоскогорье. С трех сторон течет Кура в глубоких, метров 50–80, каньонах. С четвертой стороны, под горой, расположен небольшой городок, несколько улиц. На аэродроме видим небольшой домик, больше похожий на сарайчик. На полосе никого. Связи нет. Решаем садиться, ветер определяем по "колдуну". Приземляемся на грунтовую полосу, к старым железкам у наших летчиков недоверие, а вдруг торчит где-нибудь острый край. Подруливаем к сарайчику и видим встречающего нас мужчину в аэрофлотовской фуражке. Оказывается это начальник аэропорта. Весь персонал состоит из трех человек – начальник, его брат – буфетчик по имени Хачик, и шофер служебного автобуса, он же замполит аэропорта и дядя вышеупомянутых братьев. Информация о нашем прилете была телеграммой, но рация не работает. Пока мы знакомимся с аэропортом, нас окружает толпа – человек 10–12 мужчин в больших "кавказских" кепках. Кто-то спрашивает меня, кто командир и как его зовут. Я показываю на Мирошниченко и говорю, что зовут его Павел Васильевич. Тогда один из местных бросается к Павлу Васильевичу, обнимает его и произносит речь о том, как они рады нашему прибытию. Нас ведут в буфет к Хачику, дают команду накрыть стол и начинают произносить тосты за дружбу народов. Здесь лидер этой группы начинает знакомить нас со своими коллегами. Сам он представился как "председатель спортивных обществ" ахалкалакского района. Был среди них и милиционер, уполномоченный КГБ (как сказал о нем тамада – "он хоть и мингрел, но все равно хороший человек"), и кто-то еще. После нескольких стаканов вина, спортивный председатель предложил послать за барашком и организовать шашлык. Но Павел Васильевич, очень смущенный всем этим, категорически возразил и пообещал сделать банкет после окончания нашей миссии. А сейчас отдых, завтра с утра полеты. Нас везут в единственную городскую гостиницу – маленькое двухэтажное здание. А там свободных мест нет! Вот сюрприз. Наши опекуны устраивают совещание, куда-то звонят и предлагают разместить нас в казармах мотострелковой дивизии. Нам все равно где, лишь бы была койка и умывальник. Всей оравой едем в военный городок. Нас приводят в просторное чистое помещение. Кроме нас, никого. Прекрасный умывальник и туалет, где можно устроить фотолабораторию для проявки осциллограмм.
6 сентября с утра начинаем полеты. Первый полет мы выполнили без отказа для знакомства с районом. Выйдя из самолета после посадки, мы увидели военный газик, мчащийся к нам через летное поле напрямую. Кстати, там все ездили так, напрямую, но местное население все на "Волгах". Из газика выскакивает высокий, стройный генерал в полевой форме, и с криком "кто такие, почему не предупредили?" подбегает к нам. Оказывается, это командир дивизии. После знакомства с нашим командиром, он объясняет, что был на полигоне, проводил стрельбы. Увидев незнакомый самолет, дал команду приготовиться к стрельбе по нарушителю воздушного пространства, ведь граница рядом. Но бело-голубая раскраска его остановила, а поняв, что самолет снижается для посадки, примчался на аэродром. Узнав, что мы живем на его территории, переключил свой гнев на тех, кто ему не доложил об этом. Мы продолжили выполнение программы, выполнив несколько взлетов с выключением двигателя. Вечером проявка осциллограмм и анализ результатов.
7 сентября. Продолжили программу, выполнили несколько прерванных и продолженных взлетов с увеличением взлетного веса. В конце дня слетали в Тбилиси дозаправить самолет. У меня был день рождения, но я никому об этом не сказал, дабы не провоцировать на выпивку. Как оказалось потом, это было правильное решение.
8 сентября. День "Ч" – т. е. ЧП. Кажется, мы подошли к максимальному весу для этих условий. Утром делаем два полета – продолженный и прерванный взлеты. В обед смотрим материалы и выезжаем на аэродром.
Порядок отработан. По заданию – продолженный взлет с выключением правого двигателя стоп-краном на скорости отрыва. Экипаж занимает свои места. Мое рабочее место в конце пассажирского салона по правому борту. В пилотской кабине за спинами экипажа, как обычно, стоят (!) ведущий Глазков и его зам Валя Попова. Включаюсь в СПУ. Слышу, как радист читает "карту". Все, и я тоже, докладываем готовность. Вот команда на взлет, я включаю КЗА и смотрю в окно на стойку шасси, чтобы определить момент отрыва. Нужно будет в этот момент нажать кнопку "отметка явления", чтобы подтвердить отрыв самолета. Начинаем движение. Слышу в наушниках, как Самоваров диктует скорость. Вот команда "отказ". Самолет уходит от земли на полметра, шасси быстро, за несколько секунд, убираются. Слышу голос бортинженера – "винт во флюгере". Смотрю на землю, а она не уходит вниз, даже наоборот – самолет проседает! Мельком замечаю, что винт вращается очень быстро. Уже низ фюзеляжа скрежещет по гальке. Сильное торможение, я очутился на полу, поскольку не был пристегнут. Слышу голос командира "ноль, с упора!" СПУ раcсоединяется, я больше ничего не слышу. Меня швыряет по полу от борта к борту, кресел нет, схватиться не за что. А в голове одна мысль, "а вдруг бак с водой из заднего багажника сорвется и поедет по салону!" Наконец самолет останавливается. Я быстро вскакиваю на нога, бегу к входной двери, открываю ее, выталкиваю стремянку и выбегаю наружу. Мы стоим метрах в 200 от обрыва, поперек курса взлета. Смотрю, нет ли где огня. Все в порядке, пожара нет. Вхожу в самолет, выключаю осциллографы. Все, слегка обалдевшие, продолжают сидеть и стоять на своих местах. Докладываю, что пожара нет. Вижу, что в тучах пыли к нам мчатся штук 5 "Волг”. Выхожу из самолета и становлюсь у трапа. Из "Волг" выскакивает толпа местных мужиков и бежит к нам. Все хотят войти в самолет, а я их не пускаю. Один из них кричит "я врач, нужно оказать помощь". Я объясняю ему, что раненых нет, меня поддерживает вышедший мне на помощь Вася Самоваров. Он делает это очень энергично, прибавляя что-то по-русски. Выходит Павел Васильевич. Смотрим на левый винт – концы лопастей обломаны, в фюзеляже рваная дыра, точно в центре. Понятно, что двигатель еще работал, когда винт достал землю. Позже все эти обломки концов лопастей винта мы обнаружили в умывальнике вместе с осколками зеркала. Мы идем от самолета назад к месту старта. Вот место где самолет коснулся "брюхом" грунта. Лежат обломки подфюзеляжной антенны. Дальше самолет двигался не на колесах! След четко виден. Обращаю внимание на поперечные засечки на грунте – это след от лопастей правого винта. Но почему он – винт – чертил по земле не вдоль движения, а поперек. Оборачиваемся и теперь видим самолет с правого борта. Правый винт, концы лопастей которого загнуты, не во флюгерном положении! Мирошниченко смотрит вопросительно на бортинженера. Тот уверенно заявляет – "значит отказ флюгернасоса". Ответ может дать расшифровка осциллограмм. Снимаем кассеты и едем в гарнизон проявлять. Летчики и Глазков идут на почту дать телеграммы в ГосНИИ и ОКБ. По дороге они зашли в больницу, провериться на отсутствие алкоголя в крови. Тот самый врач, которого мы не пустили в самолет, отказался это делать. Он был страшно обижен, даже вспомнил, что "оскорбили его маму". Пришлось сделать эту проверку в гарнизоне.
