Неужели мы не виделись всего неделю? — подумал он. Мне кажется, целую вечность.
Он смотрел на нее и никак не мог налюбоваться. Потом опомнился и произнес извиняющимся тоном:
— Я понимаю, что уже поздно. Надеюсь, не очень помешал?
— Нет, совсем нет. Я тут шью на досуге и смотрю телевизор. — Она открыла дверь пошире: — Заходите же.
Войдя внутрь, Льюк стал с удивлением оглядывать помещение. Маленькая квартирка выглядела теперь совершенно иначе; но он не мог понять, в чем дело, — мебель осталась той же.
— Что вы сделали с этой квартирой?
Она широко улыбнулась:
— Просто сшила новые шторы, разбросала подушки, повесила картины, поставила горшки с растениями.
Да, подумал Льюк, она обустроилась так, словно решила остаться надолго. С одной стороны, это хорошо, с другой — с какой стати я так обрадовался?
Она останется здесь до тех пор, пока не найдет другую работу, и чем скорее она уберется подальше, тем лучше для меня. Так в чем же дело?
Льюк засек пристальный взгляд Джози и натянуто улыбнулся:
— Квартирка выглядит что надо.
— Спасибо.
Внимание его привлекла швейная машинка на обеденном столе.
— Шьете еще одни шторы?
— Нет, это… просто так. — Метнувшись к столу, девушка сгребла пестрые лоскутки и запихнула их в пластиковую сумку. — Простите меня за беспорядок, я не ждала гостей.
Джози была как‑то странно возбуждена; конечно, это было нагло с его стороны — прийти без приглашения, но ему так хотелось поговорить с ней, а то, что он хотел сказать, было не для телефона. Сунув большой палец в карман, он решил сразу перейти к сути.
— У меня на автоответчике ваше сообщение: нужно увидеться. Наверно, это по поводу рекламы, да?
Льюк с усилием сглотнул: он хотел взять быка за рога, но пока что это не очень получалось.
— Я сожалею о том, что… э‑э‑э… я не сразу откликнулся, но… поверьте, я был в самом деле занят.
Молодец, О'Делл, съязвил он про себя. Занят ты был как раз тем, что старался о ней не думать. Вел себя как последний хам, когда она пришла к тебе, а потом изо всех сил боролся с желанием ее увидеть.
— Я как раз пришел сказать вам, что продумал ваши планы и с ними согласен. Можете действовать.
— Вы их одобряете?
— Н‑ну, «одобряете», может, слишком сильное слово, я ведь не очень разбираюсь в том, что касается гостиницы. А вы на правильном пути.
— Об этом вам сожалеть не придется.
Сомнительно, подумал Льюк, с тех пор, как ты появилась тут, я только и делаю, что о чем‑нибудь сожалею.
— Ну что ж, давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет.
Улыбаясь, Джози села на тахту и похлопала по ней ладонью, приглашая его.
— Спасибо за доверие, но я вам звонила не поэтому.
Он опустился рядом.
— А почему же?
— Дело в том, что я нашла в компьютере кое‑что интересное для вас. — Голос ее был тихим, а лицо таким серьезным, что это его встревожило. Такой он ее никогда не видел.
Джози взяла с кофейного столика пачку бумаг и протянула Льюку.
— Ваш отец вел дневник. Сегодня утром, когда я просматривала файлы, я его нашла.
Сердце Льюка подпрыгнуло и остановилось, потом забилось учащенно.
— Дневник? Вы хотите сказать — личный?
Джози молча кивнула.
Льюк смотрел на рукопись так, словно она могла укусить. Он протянул руку, чтобы взять ее, но рука двигалась словно в замедленной киносъемке — тяжело и неловко.
В глазах Джози светилось сочувствие, и он этому удивился. То ли она знает, что я нервничаю, то ли уже прочла и знает, что там?
— Вы читали? — спросил он резко.
Поколебавшись, Джози ответила виновато:
— Я знаю, что не должна была этого делить; начала читать, чтобы понять, что это такое, потом… потом я не смогла оторваться. Простите меня, я влезла в чужие дела и…
— Это меня не волнует, — сказала он. И подумал: меня волнует содержание дневника. Неужели в нем подтверждение того, чего я всегда боялся: отец обвиняет меня в смерти матери? Желудок свело спазмой.
В комнате вдруг стало душно, открытый ворот рубашки показался слишком тесным. Он все глядел на рукопись, и буквы плыли перед глазами. Нет, читать он не в состоянии. Льюк сглотнул слюну, дернул кадыком и спросил:
— Ну и что там… написано?
Льюк сжал зубы, чтобы удержаться и не сказать: «Мне все равно, я не хочу знать». Может, проще унести эти чертовы листки и сжечь их или отложить до лучших времен, когда он наберется мужества узнать правду? Лет эдак через сто.
