— Вы готовы? Тогда трогаем.
— А еды мы с собой не захватим?
— Продукты у меня за седлом, остальное все уже на месте. Туда давно уехал наш работник, он все подготовит.
— Похоже, эти ночные пикники поставлены у вас на научную основу.
— Они очень нравятся отдыхающим. — С этими словами он тронул свою лошадь, и она пошла к воротам загона.
Джози тоже слегка стегнула Петунию вожжами, та затрусила рядом.
— И часто вы их сопровождаете лично?
— Не часто. — Нет смысла рассказывать ей, что он вообще делает это впервые, чего доброго решит, что ее обслуживают по первому разряду. А это не так, подумал он упрямо. Просто нельзя давать в провожатые одинокой женщине распутника, ни в коем случае.
Батч широко распахнул ворота загона, помахал Джози, когда она проезжала, и демонстративно подмигнул Льюку за ее спиной.
— Удачной вам прогулочки! — крикнул он.
Петуния трусцой двигалась по тропинке, проложенной в густой траве луга. Джози сбоку глянула на Льюка, смущенная и слегка встревоженная тем, что впереди целый вечер наедине с ним.
Она уже приготовилась дать Батчу достойный отпор! Нечего мне прятаться от него в кустах, решила она, следует выяснить все с открытым забралом. Если суровая отповедь не проймет любвеобильного нахала, придется ему чем‑нибудь пригрозить. Только чем? Она и впрямь собиралась принять надлежащие меры, но еще не придумала какие. Может, наябедничать Льюку?..
А теперь дело приняло совсем другой оборот. Как, черт возьми, ей следует вести себя с ним? Впрочем, Льюк навряд ли станет домогаться ее любви.
— Если вы, как правило, не участвуете в ночных прогулках под луной, почему вы делаете это сегодня? — спросила она.
Льюк зло прищурился:
— Сегодня заняты все, кто этим обычно занимается.
— Так уж и все?
— А вы бы предпочли кого‑то другого?
— Нет, я просто удивилась тому, что это вы.
Рот у Льюка сжался, на щеке заиграл желвак.
— У Батча срочное задание в городе, если именно он вас интересует. — Льюк подстегнул свою лошадь и оказался впереди Джози.
Джози смотрела на него, не понимая, почему он так взъерепенился. Не мог же он подумать, что Батч ее волнует? И какое ему дело до ее волнений? Не ревнует же он ее к Батчу?
А если ревнует?
Сердце ее забилось, и мысли снова завертелись вокруг вчерашнего поцелуя, от которого голова шла кругом и ноги становились ватными. Судя по его словам и последовавшему за ним напряженному молчанию, Льюк пожалел о том, что не сдержался. Стало быть, ей опасаться нечего.
Но она никак не могла выбросить этот поцелуй из головы, и воспоминания о нем расцвечивали яркими красками все вокруг. Уж очень много времени я трачу на нечто, продолжавшееся всего несколько секунд, думала она.
Это «нечто» незримо присутствовало рядом с ними всю последующую часть их вчерашней экскурсии, создавая большую неловкость. И хотя во время их вечерней беседы на кухне неловкость прошла, напряженность все же осталась. Во всяком случае, она, Джози, чувствует ее даже сейчас. Она продолжает реагировать на каждый его жест, каждый взгляд и движение.
Мне бы следовало навсегда забыть об этом поцелуе, подумала она. Я придаю ему слишком большое значение, и это заставляет меня откликаться всей душой на каждую мелочь, сказанную или сделанную Льюком.
Вчера вечером, к примеру, когда он провожал ее по темной тропинке к домику, сердце ее так стучало в груди, что она почти не сомневалась: Льюк слышит его биение в тишине этой ясной летней ночи. У самой двери ладони девушки вспотели: странное выражение черных глаз Льюка заставило ее горло сжаться, подобно лилии, закрывающей свои лепестки на ночь. У нее перехватило дыхание. Долгие, мучительные секунды они стояли и молча смотрели друг на друга, и ей было ясно, что он хочет поцеловать ее снова.
Наконец, приподняв шляпу, Льюк пожелал ей спокойной ночи, потом развернулся на каблуках и зашагал прочь, в темноту. Она смотрела ему в спину, чувствуя себя пустой, как воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она недоумевала, почему вид удаляющегося Льюка делает ее такой заброшенной и одинокой.
Неужели я хочу, чтобы он снова меня поцеловал? — думала она. Как такое возможно — после только что разорванной помолвки? Мне бы полагалось оплакивать свой медовый месяц! Неприлично даже думать о поцелуях.
