Когда я подрос, запомнились мне маршруты с отцом по нашим белорусским лесам — в то время он перешел на работу объездчиком лесничества.
…Протяжно завывает за окном сторожки февральский ветер. Весело трещат в печке, растопленной отцом, сухие дрова. А я с замиранием жду: вот раскроет он сейчас книгу, прибавит керосиновой лампой свету, и польется дивный рассказ о том, как в суровом краю белого безмолвия, измученные голодом, ползли человек и волк, как, умирая, человек не сдавался: бросил вызов самой смерти и победил.
Отец любил книги, особенно рассказы Джека Лондона, и эту любовь передавал нам, детям.
Наступил 1936 год. В дружной нашей семье никто, конечно, и не предполагал, что он принесет нам большое горе: косил по белорусским деревням людей неукротимый тиф. Сначала эпидемия унесла любимицу семьи — шестнадцатилетнюю сестру Лиду. А через месяц умер и отец, Устин Савельевич, чья жизнь была образцом не только для нас, детей, но и для многих, кто его знал.
Впервые по-мужски я понял, что за старшего в семье теперь оставаться мне. Возможно, потому и мать, узнав, что пришел вызов из кинотехникума, как ни печалилась, сказала:
— Езжай, сынок, учись. Так хотел твой папа. Знать, не судьба нам быть вместе…
Утром одного дня провожали меня в Витебск всей деревней. Чуточку торжественный, гордый — в город еду, на киношника выучусь, — я шел в отцовских сапогах с высокими каблуками. Младший братишка Володька, с завистью посматривая на меня, помогал нести крепко сбитый деревянный сундучок. Мать уложила в дорогу сало, колбасу, свежеиспеченные домашние булки. Деньги — 68 рублей — она аккуратно завернула в носовой платок я вручила мне, неоднократно инструктируя, где и как их хранить, как расходовать, чтобы хватило до Нового года. Соседский дед Алексей, бывалый солдат (в империалистическую в плену был, по всей Германии кочевал), напутствовал, как вести себя в большом городе: никому не доверять, рассчитывать только на свою голову. А дядя Яким, наоборот, советовал прислушиваться ко всем и учиться у людей: «Не суши мозги, Гришка. Будь что будет! С богом в путь большой…»
* * *
И вот Витебск. Выйдя из вагона, я сориентировался по надписям на стенах вокзала и стал в хвост очереди — напротив слова «Кассы». Добросовестно простоял больше часа, передвигая за собой деревянный сундучок с харчами. А очередь еще длинная, и кто-то сзади посоветовал:
«Чего маешься, парень? Сдал бы сундук-то в камеру хранения». «Что за камера? Где такая? — прикинул про себя. — Ничего мне дядя Яким не говорил об этом».
Ближе к окошку достал отдельно лежавший рубль. Попросил билет до улицы Дмитрова, где находился мой заветный кинотехникум. Молодая полная кассирша на мгновение оторопела. Потом вдруг высунулась из окошка и закричала:
— Марш отсюда, шпана! Без вас тошно!
В очереди кто-то захихикал. Я отошел в сторонку, недоумевая, чем вызвал гнев и смех. Но тут стоявший неподалеку в старой солдатской гимнастерке человек, разобравшись, в чем дело, объяснил, что билеты для передвижения по городу продаются прямо в трамвае, и показал, где трамвайная остановка. Однако препятствия на пути к кинотехникуму на этом не кончились. Войдя в трамвай с передней площадки, я стал искать кассу, чтобы все-таки купить билет. Ее не оказалось.
Весело бежал по городу красный вагончик с пассажирами, позванивал беззаботно. А в моей голове роились тревожные мысли: «Выходит, еду безбилетным — зайцем. Значит, опять посмеялись надо мной. А ведь, чего доброго, оштрафуют…» «Граждане, кто еще без билета?» — вдруг услышал голос. И тогда, расталкивая стоявших рядом, я радостно кинулся с сундучком куда-то в противоположный угол трамвая.
Подав кондуктору рубль, дважды сообщил ей, что мне ехать надо до улицы Дмитрова. Получил сдачу, пересчитал — все правильно. И все же брали сомнения: «Почему за разные расстояния цена билетов одинакова? Ведь этак можно до вечера кататься!» Рассуждая про себя о странностях городских порядков, я вдруг заметил, что трое парней как-то подозрительно крутятся возле женщины с ридикюлем. Еще мгновение — и вот один из них ловко вытащил из сумочки кошелек, и все трое быстро направились к выходу. «У вас украли…» — только успел сказать я, а общий шум, крик, негодование пассажиров выразили разве что сопереживание — воришек и след простыл. Горько было мне, что не смог вовремя помочь женщине, однако после драки кулаками не машут.
