Ухватив краем глаза свое отражение в стекле, Миллер понял, что очень похож на Санта-Клауса, только без бутафорской бороды и красного колпака. Мотивчик, который он мурлыкал, стал обретать черты рождественской «Тринкль-беллс», и Арон Миллер почувствовал, что полностью вошел в образ.
Именно в этот момент из интеркома раздался голос секретарши.
— Джейкоб Морти, сэр.
Миллер сознательно неловко перегнулся через стол и нажал кнопку связи.
— Пусть войдет, мэм.
Он так же сознательно замер в неловкой позе.
— Входи, парень! — бросил он, не оглядываясь, делая вид, что возится с пультом интеркома. — Хотел бы я знать, как эта штуковина выключается.
— Просто нажмите на красную кнопку, сэр, — подсказала из селектора секретарша.
— Ага, спасибо, милая.
Он выключил связь, развернулся, потешно отдуваясь.
— Ну, одну проблему я решил.
Скользнул взглядом по молодому человеку, замершему у дверей.
«Знает ли он, кто я? Знает ли он, что я знаю о нем все, что следует знать, и даже то, что он сам за собой не замечал? Знает ли он, что я есть причина всех его несчастий на сегодняшний момент? Догадывается ли он, что я есть его единственная надежда? Ну, узнай меня!»
Судя по выражению лица, Джейкоб Морти узнал его. Не запомнить добродушного толстяка, устроившегося прямо напротив кафедры и чуть ли не подмигивающего докладчику, было невозможно. Зря, что ли, Миллер вырядился в кремово-белый льняной костюм, резко контрастирующий с консервативно темными пиджаками профессуры, восседавшей за столом президиума и оккупировавшей добрую половину зала. Да еще напялил такой безумной расцветки бабочку, что ей обзавидовался бы зазывала ярмарочного балагана.
— Я присутствовал на вашем докладе, Джек.
— Я помню, сэр,— скупо ответил молодой человек.
«И я же организовал провал», — мысленно добавил Миллер.
Он широким жестом указал на кресла для гостей. Первым плюхнулся в то, что заранее выбрал для себя. Свет, приглушенный жалюзи, должен был освещать лицо молодого человека.
Их кресла граница света и тени, и Миллеру сразу же пришла на память картина русского художника, где прокуратор Пилат пытается завести диспут об истине с избитым в кровь Христом. Связь аллегорической картины с сегодняшней сценой в кабинете ректора была абсолютной. Джейкобу Морти открылась истина, а он, Миллер, зная степень ее опасности, был готов уничтожить ее мессию.
Джейкоб Морти внешне, действительно, напоминал плотника, неожиданно для себя узревшего свет истины. Крепко сбитый, с сильными мускулистыми руками, волевым рубленным лицом и характерным взглядом студеных синих глаз. Взглядом, сосредоточенным только на одному ему ведомом.
«Не одна местная красавица бредит по этим ручищам, — мимоходом подумал Миллер. — Проверим, каков он в ближнем бою?»
— Итак, мистер Морти, вам отказано в продлении контракта свободного профессора.
— Я этого ожидал.
В голосе не было ни тени обиды или затаенной боли. А ведь прошло меньше часа, как парня препарировали без всякой анестезии.
— И все же высунулись со своим докладом, зная, что большинство научного совета настроено против вас.
— Доклад был запланирован. Я не счел нужным отменять.
— Иначе говоря, решили уйти, хлопнув дверью?
Джейкоб Морти промолчал.
— Как все неудачно сложилось, — с идеально сыгранным сочувствием произнес Миллер. — Я же здесь проездом. Услышал о вашем выступлении, решил заглянуть. И вот… Как называлась ваша статья в «Сайнтифик ресерч»? Погодите, сам вспомню. Ах, да… «Перинатальные матрицы в заговорах индейцев навахо: опыт акустического воздействия на управляемые мутации».
Он достал платок, долго, отдуваясь, вытирал лицо.
— И кто же вас надоумил скрестить микробиологию с психолингвистикой?
— А разве запрещено?
Арон Миллер укоризненно покачал головой.
«Конечно, милый мой, разрешено. Но не всем. А ты в их число не входишь. Пока — нет».
— Вряд ли в научном совете найдется специалист, способный по достоинству оценить твою идею.
— Научный мир не ограничивается нашим кампусом, — возразил Морти.
— Да, конечно. Кое-кто отозвался о вашей работе весьма лестно, — с готовностью поддакнул Миллер. — Профессор Карлсберг из Массачусетса, например.
