«Вин жид, и в тим його вина,
Що вбив гвиздь в Божьего Сына».
Илья вежливо слушал, уставясь на стенку, по которой вприпрыжку бежали к Реке счастливые нарисованные обитатели Леса — доброго безопасного Леса, где едят мед и траву и вечный досуг заполнен смехом (потом он рассмотрел подпись под сюжетом — эта была притча про Пятачка, в которого вошли бесы).
— Я, надо вам сказать, не сторонник пресловутых процентных норм, — журчал тем временем директор, копаясь в носу, тщательно там утрамбовывая. — Сидеть, вычислять… С плеча надо, по-нашенски — сегрегация, и никаких гвоздей, просто не понадобятся! Пусть, Илья Борисович, могучие, величавые, плавно несущие свою капусту Щи будут отдельно, а юркие, пронырливые, поналезшие, чтоб им, Тараканищи — отдельно. В щелях, так сказать, обетованных! Традиции, знаете ли, русской национальной гигиены, труды доктора-урапата Дубровина…
Он неожиданно резко направил настольную лампу Илье в лицо и заорал:
— Покажь язык, язык-то — высунь, высунь — желтый, небось, язык, картавый! Ну-ка, скажи быстро народную мудрость: «Жаден жидок до наживы, да жидок на расправу» — а-а, не можешь!..
Ошеломленный Илья чуть не свалился с табуретки.
— Та-ак, значит, не хотишь показывать эту часть тела, — удовлетворенно заявил директор, сжимая подушечку для иголок. — Так и запишем, занесем, всю подноготную — язык обрезанный, речь нечленораздельная. Чего ерзаешь — стигматы на заду? Ох, Тит твою, скользкий ты, как я погляжу, мойшастый, изворотливый… Но на ваши хитрые тухесы у нас есть кое-что с винтом!..
Он полез в стол, достал ветеранский «поплавок» Черной Тыщи и, старательно выпучив налитые глаза — ну чисто урапат! — принялся привинчивать себе на грудь. Закончив это доброе дело, он снова подмигнул Илье и ласково заулыбался:
— Ну, не хотите язык показывать — и не надо! Это я так. Любопытно ж просто — вот, говорят, у вас и смегмы нет, совсем даже не скапливается… А вы к нам, как я догадываюсь, на практику прибыли, ваньку валять? Так, так. Превосходно. Кувырколлегия. Шлют и шлют. Доколе?!. М-да. Ну что ж, выползайте прямо завтра с рассветом на математику в десятый «В», поучите их, хе-хе, различным вычислениям. Циркуль им покажите, угольник, отвес. Классы у нас сильные, дети своеобразные (директор вздрогнул, перекрестился). Урок проведете, внеклассное мероприятие организуете — ну, скажем, поход в Лес — за грибами там, за ягодами… Дерзайте, что поделать!.. Практикант познается на практике.
Илья старательно записал у себя на запястье: «10 «В», утрозавтра», нарисовал бегущего человечка с копьем.
— Сейчас чаек будем пить, — пообещал удивительный директор. — На травках! Пойду самовар поставлю. С ржаными сухариками и монастырскими бубликами. Вот мацы, правда, нет, чего нет, того… Не держим-с! Уж не взыщите!.. Вы ее как, кстати, любите — с кровушкой или хорошо прожаренную?!
— Да ну что вы, владыко директор, столько беспокойства вам, я пойду, — смущенно замахал руками Илья. — Готовиться надо.
— Ну, ступай себе с Богом, ирод! — согласился Иван Лукич, рефлекторно делая из полы третье ухо и показывая на прощанье Илье. Затем он подошел к окну, скрестил руки на груди и задумчиво выглянул на подворье Директории:
— Погода, погода-то какая — благодать! Лужицы уже сковал мороз. Снежок! И день стоит как бы хрустальный… А уж про ночи я и не говорю, Илья Борисыч! «Ты каждый раз, ложась в постель, смотри во мглу слюды — и помни, что метет метель и что ползут жиды…» Так что завтра у вас прекрасный волнующий денечек — начало вашей практической педагогической деятельности!.. Не проспите!
4
И вот, вот — он едет нынче в школу. Друг мой, тернист наш путь, как сказано в одной зимней сказке…
«Оборони, Шаддай, — мысленно охнул Илья, — опять изрекаю!» Из провалов и расселин памяти, из прошлого бездонного, как покрытая паром бадья из обледенелого колодезного сруба, поднимались, вспучиваясь, всей массой, выползали чужие неуклюжие слова и выговаривались, становясь своими. Называлось сие — «книжная речь», припадков и судорог особо не вызывало, на ножичек озаренно не падали, а лечили битьем под вздох и окунаньем в снег. Шло это, нашептывалось из древней яви, что ниспала в темную бездну, из той жизни, что текла на Руси до Нового Крещения…
