Не собираюсь погружаться в политическую риторику. Но само по себе то, что политический лидер, когда припекло, вспомнил слова из классического стихотворения, лишь подтверждает историческое и литературное значение лермонтовского шедевра. Это ли не высшее проявление гениальности, то, как один из самых одиноких и неприкаянных гениев, во многом сосредоточенный на самом себе, погруженный часто совсем в иную неземную, демоническую сторону мира, вдруг обращается к предельной народности, сливается своими ощущениями жизни с душой простого солдата. И согласуясь со всей святой простотой народной жизни, с естественностью батарейца на Бородинском поле, он легко преодолевает свой личный индивидуальный восторг перед гением Наполеона, свое восхищение перед великой энергией французского полководца.
Забил заряд я в пушку туго,
И думал, угощу я друга!
Постой-ка, брат, мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Легко и просто от гордыни одинокого демона, от певца стихийной воли Михаил Лермонтов переходит к христианской всеобщности, к чувству народного самосознания. Этим всепроникновением в разные сферы мира и при жизни своей поэт поражал своих читателей, от императора Николая I до Белинского или Булгарина. Как перейти пропасть от Максима Максимыча к Печорину, от «Бородино» и «Песни про… купца Калашникова» к «Демону» и «Мцыри»? Как в одном молодом человеке могут совмещаться столь разные художественные и психологические миры? Да и в самой России он одинаково любил Москву и Кавказ, пренебрежительно относясь к придворному Санкт-Петербургу.
В том же 1837 году написал поэт и свои наиболее молитвенные стихи, и многие кавказские стихи с восточной тематикой. Вдали от суетного света ему всегда хорошо писалось. Добирался до своего полка Лермонтов достаточно долго. Это вошло у него в привычку. К месту назначения или к месту ссылки он всегда ехал месяцами, делая остановки во всех заинтересовавших его поселениях. А на Кавказе его интересовало всё.
В Ставрополь опальный поэт приехал где-то в начале мая. И сразу же попал под опеку и покровительство своих дальних и ближних родственников по линии Столыпиных, друзей и знакомых его родни. Поэтому срочно отправлять по месту назначения, в Нижегородский драгунский полк, стоящий где-то под Тифлисом в Грузии, никто из ставропольских генералов приехавшего поэта не стал. Он сам отправился в путешествие вдоль левого берега Терека до Кизляра. Рисовал, писал стихи, вспоминал детские маршруты по Кавказу.
Впервые еще в детстве Миша Лермонтов вместе с бабушкой и семьей А. А. Столыпина ездил летом 1818 года к сестре бабушки Екатерине Алексеевне, жене генерал-майора Акима Васильевича Хастатова. У них было два имения недалеко от Кизляра на Тереке и в Пятигорске, тогдашнем Горячеводске. Хастатовы и порассказывали во время первых детских поездок на Кавказ Мишелю о войне на Кавказе, о жизни горцев. Думаю, пробудились среди Кавказских гор у Михаила Лермонтова и все родовые чувства потомка шотландских горцев. С тех пор стал Кавказ для него одним из любимых мест на земле. Второй раз побывали опять же большой семьей, с бабушками и тетушками, с придворной челядью, летом 1820 года, третий раз — в 1825 году. Там зародились в голове у подростка все кавказские замыслы поэм: «Черкесы» (1828), «Кавказский пленник» (1828), «Аул Бастунджи» (1833–1834), «Хаджи Абрек» (1833). Тогда же Мишель стал увлекаться кавказскими пейзажами, что-то присочинял, что-то вспоминал из детских путешествий. Там, на Кавказе он впервые пережил чувство любви, с самых малых лет Кавказ стал для Лермонтова и источником поэтического вдохновения, и полигоном его боевой, полной опасности жизни, и приютом любящей души, и притягательным своей природной красотой краем.
До своего полка прапорщик Лермонтов не спешил добираться. В Тамани ему довелось повидать контрабандистов и возник замысел повести «Тамань». Случаи из жизни его родственника, помещика Хастатова, послужили материалом для повестей «Бэла» и «Фаталист». Живописные виды гор и ущелий способствовали появлению его чудных акварелей и рисунков. Июнь, июль и начало августа он лазил по горам, принимал в Пятигорске минеральные ванны, укреплявшие его здоровье. В этом раздвоении натур тоже есть постоянная лермонтовская разноплановость характера и образа жизни. Дорвавшись до стычек с горцами, Лермонтов показывает себя храбрецом, но к постоянной службе в войсках его не тянет, привычно берет справки о болезнях, привычно лечится на водах. В Пятигорске он сблизился с доктором Н. В. Майером, послужившим прототипом доктора Вернера в повести «Княжна Мери». К сожалению, как часто и бывает, после выхода целиком романа «Герой нашего времени» доктор был резко недоволен тем, как он был изображен. Один его знакомый еще со времен Московского пансиона Η. М. Сатин вспоминал: «Лермонтов снял с него портрет поразительно верный; но умный Майер обиделся, и, когда „Княжна Мери“ была напечатана, он писал ко мне о Лермонтове: „Ничтожный человек, ничтожный талант“…» Как-то привычно все персонажи, запечатленные Михаилом Лермонтовым и в стихах, и в прозе, негодуют и оскорбляются. За исключением женщин, иногда с большим преувеличением, как та же Екатерина Сушкова, находящих себя изображенными в поэзии и прозе Лермонтова.
