«Уматывай, сестра… Я долго не смогу его сдержать. Машку мою найди… И не ссорься со своим мужиком больше. Беги же!»
— …Вали отсюда! — последние слова блондинка проревела страшным голосом, когда на ее теле стали расцветать все новые и новые кровавые пятна: заменивший обойму Максим Иваныч методично расстреливал дверь.
— Спасибо, — единственное, что смогла сказать Диана, а потом рванула к выходу, выполняя приказание погибающей за спиной «сестры».
Долгая автоматная очередь, полосовавшая борт его несчастного джипа пока сам Олег с другой стороны судорожно доставал из кармана очередной патрон, неожиданно захлебнулась. Олег услышал протяжный стон и, решившись воспользоваться моментом, выскочил из-за капота, готовый, если понадобиться, броситься с прикладом на замешкавшегося противника.
— Только не говори, что я как всегда не вовремя.
— Дианка! — он глазам своим не поверил. Но все было именно так: любезная с окровавленным камнем в руке стояла над телом оглушенного солдата. Босая, в дурацком грязном балахоне вроде тех, что были одеты на усеивавших двор мертвых ящероподобных созданиях, с растрепанными волосами — и все же это была его любимая женщина, а не кто-то другой.
Наклонившись, она вырвала из безвольных рук бойца «Калашников» и подбежала к машине.
— Может пригодиться, — распахнув дверцу, кинула автомат на сиденье и забралась внутрь сама. — Ну что, поехали?
— Я уже и не надеялся увидеть тебя живой… — Олег прервался, поняв, что просто теряет время, и резво прыгнул за руль. — Рвем когти!
— К чертовой бабушке! — поддержала Диана.
Завизжав простреленными шинами, «Хаммер» развернулся. Впереди ночное небо освещало зарево от пожара — пылала казарма.
Максим Иваныч снова с яростью пнул дверь, и на этот раз она приоткрылась. В образовавшуюся щель шириной сантиметров в двадцать он увидел лежащую на полу белую женскую руку с пальцами, заканчивающимися кривыми черными когтями. Рука уже не шевелилась.
Он ударил ногой еще пару раз, и тело, придавившее дверь с той стороны, удалось оттолкнуть в сторону, освобождая проход.
Капитан вышел из комнаты и склонился над трупом. В нескольких местах выпущенные его старым верным товарищем «Стечкиным» пули прошили тварь насквозь. На шее создания зияло выходное отверстие размером с донышко граненого стакана, а вокруг растекалась солидных размеров красная лужа.
«Сдохла, сука, — подумал Максим Иваныч. Потом взглянул в желтые, лишенные зрачков глаза. — А ежели все-таки нет?..»
Сплюнув в кровавую лужу, капитан устало вздохнул и выстрелил блондинке в голову.
Из своего укрытия Петров видел, как вдали занялась и расцвела лепестками пламени крыша казармы, в которой ему довелось провести не одну ночь в компании с такими же военнослужащими, как он сам. Гадать, кто ее поджег и оставался ли сейчас кто-нибудь из его сослуживцев запертым в горящем помещении, как в смертельной ловушке, не хотелось.
Он видел, как один из автоматчиков, прячась за низко растущим диком кустарником, побежал в ту сторону, и понадеялся, что оставшиеся в живых как-нибудь разберутся со случившимся. Без него.
Потом вслушивался в стрельбу за углом, а когда оружие замолчало, до него донесся звук заведенного мотора и громкий шорох спущенных шин, трущихся о землю. Джип уезжал.
Петров еще какое-то время прятался, собираясь с духом, и лишь спустя пару минут выглянул во двор.
Некоторое время он внимательно наблюдал за вышедшим на улицу капитаном. Тот, окинув взглядом картину побоища, подошел к одиноко возвышавшемуся над грудой тел УАЗу. Хлопнула дверь.
Выйти к нему? Рассказать о том, что тут происходило, пока его не было? «Нет», — ответил себе Петров. Это казалось не самой лучшей идеей. Гораздо правильнее было бы ему сейчас, поскольку он ранен, подождать, пока УАЗ не скроется в направлении горящей казармы, а потом пробраться в здание. Где-то там врачи, Арсений Дмитриевич, с которым водили дружбу некоторые солдаты. Старик сможет оказать ему, Петрову, медицинскую помощь и объяснить, что здесь произошло вообще, и каким образом все эти чудища вырвались на свободу, и что делать дальше. И уж точно Арсений Дмитриевич не начнет его бить по голове и по почкам и не станет ломать ему пальцы на руках, крича в ухо что-то сумасшедшее про «любовь к родине».
