- Хильда, дурочка, - пробормотала, переворачивая стеклянный сосуд. – Какая же ты дурочка, - песок медленно потек, пульсируя в ответ, словно билось в застенках сердце. – И я – такая же дурочка, Хильда.
Кирана представила, как тело ее сестры проглатывает амфисбена и, ворочая мощные чешуйчатые кольца, уползает в толщу горы. Остались одни лишь часы.
- Помнишь, как мы любили ее? Помнишь? Она уравняла нас с ангелами, она заботилась о нас, спасала, лечила, кормила, учила бороться. Мы готовы были жизнь отдать за ее мечты, - бормотала охотница, укрывая часы плащом. – Послушай, как цинично. Жизнь отдать – за ее мечты. Смешно. Ты ведь отдала свою жизнь, и она сбежала. Забавно, - и всхлипнула, уткнувшись лицом в мех. – Ни у кого из нас не было мечты, и мы верили в нее – какую-то крылатую выскочку, мнившую себя совершенством. Мы шли за ней, позабыв обо всем.
Подул ветер, и Кирана прильнула к крылу Люциферы, прячась от него. И вдруг подняла голову.
- А ведь у нас были мечты, - грустно прошептала, вытягивая ноги. – Я помню, как мы с тобой держались за руки через решетку и клялись, что выживем и никогда друг друга не бросим, - хмыкнула и, подняв руку, погладила статую по перьям. – И мы мечтали о крыльях. Орали от боли, расчесывали места уколов в кровь, грызли руки, рвали волосы на голове и бесконечно рыдали. А нам все твердили – мечтайте о небе! Мечтайте о крыльях! И мы покорно мечтали. Страдали, умирали. Скажи, Хильда, почему? Почему наши мечты разбились, а ее – стали реальностью?
Песок тихо шуршал и играл лиловыми бликами на щеках Кираны, будто гладил, успокаивая.
- Просто мы – никто. Я – пустое место, всего лишь Охотница и Магистр Имагинем Деи. А ты – песок в часах, - ухмыльнулась Кирана и постучала ногтем по стеклу. – И мы с тобой вдвоем в ногах у Люциферы. А она укрывает нас крыльями – не от ветра, не от божьей немилости, не от смерти. Она прячет нас от света, от солнечного тепла. И снова – эти чертовы, чертовы крылья.
Охотница запрокинула голову и разрыдалась. Горячие слезы потекли по щекам и шее и утонули в оленьем меху.
- Будь ты проклята, Люцифера, - плача, шептала Кирана. – Будь ты проклята!
#6. Провидица всегда права
Все наперед дела для нас предначертали,
Смешав добро и зло в узорах на Скрижали.
Что предначертано, то и вручают нам.
Нелепы хлопоты, бессмысленны печали.
Родной край неприветливо дохнул в лицо Люцифере осенними листьями, растрепал волосы и иссушил губы. Кладбище столицы округа Быков обволокло холодным мертвым светом. Люция пальцем перевернула одни из часов, и песок зашуршал, вспыхнув ярче. Задрала голову, всматриваясь в точеный профиль и громадные крылья статуи. Точно так же, как она, сложила руками птицу и ухмыльнулась. Забавно вышло – сама придумала этот знак, а теперь ее же с ним изображают.
- Лицемеры, - пробормотала она и, проведя рукой, перевернула весь ряд часов. Снова подняла голову и проследила за взглядом статуи – он был обращен не к небу, а к замку вассала императрицы. – Тц! – бросила Люцифера и, подхватив поудобнее бочонок с маслом для ламп, двинулась в сторону замка. Масляная дорожка поползла следом.
При виде статуи, точной копии себя в прошлом, Люция снова почувствовала разочарование. Его горький привкус напоминал о глупых мечтах и чаяниях. А еще о том, о чем она и подумать не могла, когда жила во дворце Мерура. Из ее окна было видно кладбище, и скажи тогда хоть одна паучиха-провидица, что ее статуя будет крыльями подпирать тяжелое небо над городом, она бы ни за что не поверила.
За кладбищем угадывался район слуг – ветхие землянки, даже скорее норы, и домики на деревьях. Сколько она помнила, пауков не пускали ближе к замку. Знаменитые ткачихи были в других городах, а здесь – лишь кукольники.
А справа сиял огнями масляных ламп город, угадывались широкие кварталы лошадей, домишки коз, кучкующиеся между ними, госпиталь. Черной дорожкой по улицам змеилась смерть разбитыми лампами, и шлейф вел до самого кладбища.
Впереди оставалась лишь стена, ограждавшая самый центр, обитель быков, и Люция взглядом искала старую брешь. Она часто убегала, когда не спалось, мчалась через кладбище и садилась под крылья императору Фениксу, сладко засыпая сразу, как только голова касалась мраморной плиты под его ногами.
