Из деревни, с другого побережья, приехали ее дальние родственники с тем, чтобы сообщить об одном неизвестном обстоятельстве.
– Открой глаза, Ана, – предупреждали они, – это ведь не в первый раз Нандо Барраган вступает в брак.
Они рассказали, как однажды он был в их краях и положил глаз на юную мулатку, которую отец берег, как зеницу ока. Нандо Барраган хотел поступить, как обычно: утащить ее куда-нибудь под дерево и взять нахрапом.
Отец мулатки оказался здоровенным моряком, с мускулатурой, сформированной годами ловли лангустов в открытом море. Когда он понял, что только что появившийся мужлан собирается нанести ущерб его сокровищу, он грудью встал на защиту и пригрозил убить его. Должно быть, у Нандо вызвали почтение монументальные размеры негра, или он увидел в его налитых кровью глазах смертельную решимость прирезать противника, потому что вместо того, чтобы его отдубасить, он вытащил из кармана толстую пачку банкнот и предложил их ему в обмен на пятнадцать минут в обществе его дочери.
Поначалу рыбак демонстрировал гораздо большее возмущение, чем испытывал, но уже почти ринувшись в бой, точно хищная птица на добычу, он, не удержавшись, зыркнул вкось на пачку денег – пожалуй, там было больше, чем он мог скопить за целый год торговли лангустами.
– Я принимаю ваши условия, – сказал он Нандо, – но взамен вы должны жениться на моей дочери.
Нандо засмеялся, более нелепого предложения ему сроду не делали. Однако смех у него прошел, когда он увидел, что этот человек не согласится на меньшее. Он предложил удвоить сумму, с тем чтобы взамен получить только пятнадцать минут.
– Не хочу я ни больше, ни меньше, чем в этой пачке, – заявил упрямец, – но в обмен на брак.
В это время за кустами банана показалась мулаточка, и когда Нандо ее увидел, он потерял власть над собой. Он умирал от желания обладать ею, но только зря распалялся, ему надо было ехать отсюда для заключения миллионной сделки, а он застрял, как прикованный, теряя время на эту идиотскую торговлю.
– Двести тысяч песо за десять минут, и кончено, – сказал он.
– Сто тысяч и женитьба, – не уступал папаша.
Нандо понял, что делать нечего, и так как он решил, что девчонка будет его во что бы то ни стало, крикнул в нетерпении:
– Ладно, будь она проклята. Тащите попа. Рыбак обнажил все свои зубы в торжествующей улыбке.
– Есть одна проблема, – заявил он. – Нет у нас в деревне священника.
Сдерживая взрыв преступной ярости, Нандо Барраган огляделся по сторонам и увидел, что все местное население, – старики, старухи, женщины и дети, – стоит кольцом вокруг них и наслаждается спектаклем. В числе зрителей были две монахини-каталонки, школьные учительницы, одетые в белое, в широких накрахмаленных чепцах с торчащими, точно крылья чаек, краями.
Нандо схватил за руку старшую из них.
– Раз нет священника, эта преподобная матушка нас поженит, – заявил он.
Монашка, ужаснувшись, попыталась скандалить, но это было уже намного выше того, что привыкли терпеть люди, носящие фамилию Барраган. Он выхватил висевший на поясе кольт «Кабальо» и приставил его к крахмальной чайке на голове сестры.
– Или вы нас тут же обвенчаете, или пристрелю, как собаку, – заявил он.
Невеста Христова обвенчала их, как сумела, свекор спрятал свои денежки, Нандо отшвырнул окурок, снял очки «Рэй-Бэн», расстегнул ширинку, за шесть с половиной минут лишил свою супругу девственности и покинул ее на восьмой минуте, навеки умчавшись по шоссе в своем «Сильверадо» цвета серый металлик.
Ана Сантана выслушала эту историю молча и когда родственники закончили, поблагодарила их за информацию и подытожила:
– Венчание, совершенное монахиней, не в счет – ни на земле, ни на небе. – Она сказала это сухо и не позволила больше возвращаться к обсуждению данной темы.
Многое в этом духе и еще похлеще передавали ей люди, озабоченные ее счастьем, предрекая и ей нечто подобное. Но она оставалась глуха. То ли послужной список ее избранника был ей уже знаком, то ли она не считала необходимым с ним ознакомиться, но она не изменила своего решения.
Для нас оно было и лучше, потому что передумай Ана Сантана, не было бы свадьбы, а не будь свадьбы, весь квартал остался бы с носом.
