«Сейчас или никогда», – думает он, исполняясь отваги. – «Конь со звездой во лбу – это конь моей удачи. Эта звезда у него на лбу говорит, что я должен выйти из банды, пока еще не слишком поздно».
– Уже было слишком поздно, но он этого не знал.
– Для него всегда было слишком поздно, да и для них всех.
В то самое время, когда Мани решает пойти другой дорогой, в этот самый миг подъезжает «джип», он врывается в пейзаж, сокрушая мир и тишину, распугивая животных, разбивая вдребезги очарование утра. И заставляя лопнуть мыльными пузырями все благие намерения Мани.
Из «джипа» выходит Тин Пуйуа, тщедушный и низкорослый молодой человек, вертлявый и вечно встревоженный. Он – правая рука Мани, его доверенное лицо, он с успехом выполняет поручения, наиболее значимые для Мани, начиная с выбора роз для Алины и кончая ликвидацией недобросовестных деловых партнеров.
Тин Пуйуа живет в постоянном напряжении и спешке, его как будто несет поток. Он выходит из «джипа», не выключая мотор, и разговаривает с Мани не переводя духа, не заканчивая фраз, словно у него нет времени.
Он говорит:
– Мани, твои братья велят сказать, они тебя ждут.
В один миг Мани превращается в человека войны и торговли. Его губы сжимаются так, что рот становится чертой, четче проступает пересекающий лицо полумесяц, и Мани автоматически отключается от деревни, от лошадей, от синего неба, от добрых побуждений, от любви, от будущего.
Издали Алина видит «джип», угадывает слова Тина Пуйуа, резко останавливает коня, так же резко переходит от радости к тревоге, от благодарности мужу к досаде на него и с горечью ждет, когда ей объявят то, что она уже знает.
– Мне надо ехать, Алина, – кричит Мани своим публичным голосом – голосом молодого руководителя организованной преступности.
– Уже знаю, – отвечает она ледяным тоном. Она уже знает и то, что не имеет смысла ни возражать человеку, говорящему с ней сейчас, ни бросать ему оскорбления, ни просить у него объяснений, ни плакать перед ним.
– Купи себе лошадь, какую захочешь. Хочешь, купи их всех. Утро прекрасное, покатайся вволю. Автомобиль с шофером будет ждать, вернешься, когда тебе заблагорассудится.
Двое мужчин садятся в «джип» и исчезают за рожковыми деревьями. Алина, брошенная посреди выгона, верхом на коне, со своей заплетенной, как у пятнадцатилетней девочки, косичкой, и в костюме амазонки, остается – безжизненная, застывшая и нелепая, точно ненужный манекен, выставленный хозяином магазина на тротуар, чтобы его увезли мусорщики.
* * *
Из тринадцати братьев Монсальве в живых остаются семеро, сейчас они собрались в принадлежащем им доме в Порту, – дом этот – непроницаемый блок в пять этажей из узорчатого мрамора, с параболической антенной на террасе и зеркальными окнами, нелепо торчащее строение, огромное и современное, невиданного доселе стиля. Посреди квартала старых домов, с тамариндами[23] в садах и плетеными качалками у входных дверей, это сооружение, перенесенное из иного мира, штаб-квартира Монсальве, бросается в глаза.
– Казалось, это типичное офисное здание, но на деле оно было неприступной крепостью, а внутри находилась такая армия вооруженных людей, что в квартале дом этот прозвали Бригадой.
Шестеро из семи братьев хранят молчание, сидя вокруг стеклянного, с хромированными ножками, стола. И у младших, и у старших оливково-зеленая кожа и острые черты лица, все они одеты в карибские рубахи, башмаки на каблуках, брюки из лавсана, у каждого под мышкой пистолет, на пальцах кольца с брильянтами, на шее и запястьях золотые цепи. Во главе стола – сухопарый долговязый мужчина, с угловатыми скулами и впалыми щеками, голову его венчает полуседая копна кудрявых волос. Он вовсю дымит вонючей сигарой. Это Фрепе, первенец.
Еще один, седьмой, Монсальве стоит в дверях офиса, прислонившись к косяку и помаленьку отпивая из горлышка «Кола Роман»: это Мани. Он председательствует на этом собрании, но не садится за стол: соблюдает дистанцию. Он возглавляет клан, но держится особняком. Он двигается не так, как его братья, говорит не так, как они, и одевается по-другому: джинсы «Левис», кроссовки «Наше», открытая рубашка, скапулярии
