Видя, что Доминик настроен достаточно доброжелательно, Элен набралась мужества и сказала:
– Мне кажется, каждому из нас необходимо чье-то непредвзятое мнение со стороны, чтобы понять свои проблемы. Я хочу сказать, что вы, например, были слишком близко вовлечены в те события, поэтому не можете сами объективно взглянуть на трагедию с вашим братом…
Взгляд Доминика сразу же стал мрачным.
– Кто рассказал вам о моем брате? О, не трудитесь отвечать, я могу догадаться. Это, конечно, Болт. Мне следовало бы знать, что он не сможет держать свой язык за зубами!
Элен расстроилась.
– Пожалуйста, не сердитесь на Болта! Это моя вина. Я спрашивала его, а он только отвечал на мои вопросы.
– Он не имел права обсуждать мои дела.
– Мы не обсуждали ваши дела. Болт только изложил мне факты.
Доминик поднялся на ноги, вздрогнув от острой боли, пронзившей его при резком движении. Он постоял секунду, глядя на склоненную голову Элен, потом медленно отошел. Весь его вид говорил о сдерживаемом раздражении. Элен подняла голову и следила за Домиником взглядом. Она встала из-за стола и пересела на диван, умоляюще глядя на него и страстно желая, чтобы его гнев прошел.
– Доминик… – начала Элен, и он обернулся, холодно взглянув на нее. – Доминик, разве так важно, что Болт мне все рассказал? Это случилось очень давно. Почему мы не можем говорить об этом?
Доминик стоял неподвижно, тяжело опираясь на больную ногу.
– Что дает тебе право думать, будто я хочу говорить с тобой на эту тему?
Элен постаралась не обидеться.
– Я… я хочу помочь тебе…
– В самом деле? – Он хромая подошел к дивану, – Каким же образом ты можешь мне помочь?
Элен презирала себя за то чувство беспокойства за Доминика, которое возникло у нее при его приближении.
– Тем, что помогу тебе увидеть события в их реальном свете. Я хочу доказать тебе, что люди могут быть милосердными, в чем ты, кажется, сомневаешься. Тебе надо научиться вновь, жить нормальной жизнью…
– А если я предпочитаю тот образ жизни, который я веду сейчас? Если у меня больше нет желания жить в том мире, о котором ты говоришь?
– Как ты можешь быть так уверен? Ты же еще не пытался жить в этом мире. Мне кажется, ты просто боишься.
Она произнесла эти слова очень, тихо, почти про себя, и оказалась совершенно неготовой к той реакции, которую они вызвали. В мгновение ока Доминик оказался рядом и, захватив рукой прядь ее волос, заставил Элен поднять голову.
– Что ты знаешь об этом? – в гневе спросил он. – Ты говоришь об объективности, о понимании… А знаешь ли ты, что значит лежать месяцами на больничной койке, находясь между жизнью и смертью, и жалеть о том, почему не тебя настигла смерть? Можешь ты быть объективной в этом случае? Можешь ты понять ту силу, которая уничтожает одного человека, а другого делает инвалидом на всю жизнь…
– Но ты мог… сделать операцию, – еле слышно возразила она, испытывая сильную боль, когда он держал ее за волосы.
– Я хочу помнить о случившемся, – тихо сказал он. – К тому же, мне противна мысль о каких-то искусственных штучках внутри меня. Мои кости исковерканы, но они мои, и не надо никакой замены.
– Доминик, ты делаешь мне больно…
– Да? А где же при этом твоя объективность? – зло бросил он, и Элен с недоумением и обидой взглянула на него.
– Ты же сделал это ненамеренно, – почти прошептала она. Выражение лица Доминика неожиданно смягчилось. Он пробормотал что-то невразумительное и опустился на диван рядом с ней. Доминик взял руки Элен в свои и поднес ее ладони, к губам.
– Боже правый, – глухо пробормотал он, – не смотри на меня так. Я не хотел делать тебе больно. Но я не смог сдержаться.
Элен смотрела на его склоненную голову. Прикосновение его губ к ее ладоням было волнующей лаской. Она задрожала. Доминик поднял голову и взглянул ей в глаза. В его потемневшем взгляде отразились переполнявшие его чувства. Он провел рукой по щеке Элен, ласково коснулся чувствительного места за ухом, потом спустил ей платье с плеча, обнажив нежную кожу.
Девушка не могла сдвинуться с места, даже если бы хотела. Его власть над ней была столь велика, что она ни в чем не могла ему противостоять. Когда он привлек ее к себе, она стала расстегивать пуговицы на его рубашке, но ее руки дрожали, поэтому ему пришлось это сделать самому. Потом он крепко прижал Элен к своей обнаженной груди.
