Леонид Утесов. Песня, спетая сердцем - страница 15

Шрифт
Интервал

стр.


Это было вчера в нашей больнице. Пришла старуха к дантисту, но ошиблась и села у дверей гинеколога. Тот пригласил пациентку, усадил в кресло и внимательно осмотрел. Будучи опытным специалистом, врач, закончив обследование, сказал:

– Вы абсолютно здоровая женщина. Что вас, собственно говоря, беспокоит?

Старуха ответила:

– У меня зубы болят.

Доктор с раздражением:

– Так почему вы мне об этом сразу не сказали? Я бы столько времени там не копался!..

Старуха объяснила:

– Я думала, что вы там корни ищете!


Третья наша встреча произошла много лет спустя. В 1927 году. Утесовы покинули Одессу и переехали в Ленинград. Лёдя работал в театре эстрады «Палас». Я был вызван на Ленинградскую киностудию художественных фильмов – сдавать свой новый сценарий. Встреча была, как обычно, трогательно-радостной.

Лёдя готовил роль Хлестакова в небольшой оперетте «Ревизор». Сочиняли тогда и такие. Я часто бывал на репетициях и до сих пор помню отдельные фразы из выхода моего друга на сцену во втором акте. Он пел, обращаясь к городничему и остальным чинам городка:

Господа! Прошу садиться.
Без чинов и лишних фраз!
…каждый раз!
Уважаю вас сердечно
и бросаю важный тон.
Ну, а в Питере, конечно,
я держу другой фасон!..
Когда был болен генерал,
я службой управлял!
Летят ко мне курьеры
без счета и без меры,
и так, чтоб не соврать,
штук тысяч тридцать пять…
На балы я не жалею
все на самый лучший вкус!
Подают к столу лакеи
за семьсот рублей арбуз!
И с писателями всеми
я встречаюсь вечно тож.
Улучу, бывало, время:
– Ну, что ж, брат Пушкин,
как живешь?..
– Да ничего! – все отвечал.
Большой оригинал!
Пишу не для рекламы
я оперы, и драмы,
и шутки, водевили,
и все в подобном стиле!
Писатель я заправский,
и «Свадьба Фигаро»,
и «Юрий Милославский» —
мое, мое перо!

Родители Утесова – Иосиф Калманович и Малка Моисеевна Вайсбейн


Оперетта «Ревизор» не была показана зрителям. Цензура запретила ее демонстрацию как «наглую издевку» над творчеством Гоголя.

И тогда Лёдя занялся организацией Теа-джаза.


Последняя шутка, которую я услышал от моего дорогого друга, была им получена из его родного города.

«Одесса. Приморский бульвар. На скамейке сидят: слева – пожилая женщина с семилетним внуком, справа – старый почтенный человек.

В порт входит большой турбодизель-электроход. На корме большими буквами его название. Мальчик читает по складам:

– „Сер-гей Есе-нин“.

И тут же спрашивает:

– Бабушка, кто это был Сергей Есенин?

– Сейчас тебе скажу… – но задумывается.

– Бабушка, почему ты не отвечаешь?!

– Сейчас! Никак не могу вспомнить! Вертится на языке…

– Ну, бабушка!..

– Подожди! – резко обрывает она внука. Тогда вмешивается сидящий рядом старик:

– Странно! Весь город знает, а она не знает?!

Бабуся вспыхнула:

– Если вы такой умный, так скажите ребенку, кто это был Сергей Есенин?

И тогда дед произнес:

– Деточка! „Сергей Есенин“ – это бывший „Лазарь Каганович“!»


Вот и всё.

Моего дорогого друга Леонида Утесова я буду любить и помнить до конца своих дней!

Аркадий Райкин

Вспоминая Утесова[1]

Если бы в 1939 году, во время конкурса (Первого Всесоюзного конкурса артистов эстрады. – Прим. ред.), мне сказали, что вскоре мы с Утесовым станем большими друзьями, я бы ни за что не поверил. Подумал бы, что надо мною подшучивают. Солдат не может дружить с генералом. Это противоестественно. А Утесов для меня, и для всех нас, молодых артистов, принимавших участие в конкурсе, был больше чем генерал. Он был мэтр. Кумир. Он был Утесов.

Впрочем, нет более неподходящих слов для характеристики Утесова, нежели «мэтр» и «кумир». Когда он появлялся среди участников конкурса, ни о каком благоговении не могло быть и речи. Он постоянно рассказывал что-то анекдотическое из собственной жизни и терпеть не мог разговоры о «муках творчества».

– Если вы такой большой художник, что не можете без мучений, отойдите, пожалуйста, в сторонку и мучайтесь там себе на здоровье. Не надо портить жизнь другим. Она и без вас не такая сладкая…

Это – его слова. В тех или иных вариациях он повторял их в течение многих лет. Разумеется, в этих словах не было пренебрежения к творческому труду. Он сам был большой труженик, но считал – и, по-моему, вполне справедливо, – что никому не должно быть дела до того, какою ценой приходите вы к результату.


стр.

Похожие книги