— Да, почтенный альд! Интересно, что бы сказали славные Строители, когда б увидели, что куратор транспортного отсека присутствует при отправлении двух с небольшим сотен людей? О, не обижайтесь, славный альд Каллиера! Просто ваши удальцы выглядят… гм… несколько сиротливо на фоне подъемного плато, рассчитанного на двадцать две тысячи по максимуму. Впрочем, если постараться, можно впихнуть все сто, конечно!
Майор Неделин, находящийся на таком удалении от двух высоких лиц Академии Обращенных, мысленно согласился с Ихилом. В свое время майору приходилось бывать в Китае и видеть крупнейшую на Земле пекинскую площадь Тяньаньмэнь, и следовало признать, что своими размерами подъемное плато, примыкающее к стене транспортного отсека, не очень существенно уступало размерами знаменитой китайской площади. Впрочем, диаметр транспортного отсека, гигантской вертикальной шахты, пронизывающей всю носовую часть и все Уровни звездолета, доходил до четырех километров. В стенах этой громадины виднелись рабочие желоба еще для двух десятков таких же плато, но не было ни малейшего смысла расконсервировать их.
Через зависший в сорока анниях от перекрытия отсека огромный шар шла прямая трансляция происходящего на Центральный пост Корабля. Беседуя с альдом Каллиерой, Ихил время от времени кидал взгляд туда, где на матовой поверхности шара время от времени выворачивалась картинка с неподвижным лицом омм-Алькасоола.
— Я слышал, что на ряде Уровней дно транспортного отсека было сплошь покрыто людскими костями, — произнес альд Каллиера. — Последствия бойни много веков назад… Потом кости убрали, захоронили… Вы раньше меня стали Обращенным и попали в Академию, скажите, это соответствует истине, сьор Ихил?
У того скривился рот. В трансляционном шаре провернулась картинка из Ланкарнака, где на главной площади был установлен экран и собравшиеся горожане обсуждали только что показанные случаи каннибализма в Горне. Ихил ответил сдержанно:
— Мы оба долго жили в Ланкарнаке, правда? На нашем родном Пятом уровне все дно транспортного отсека на протяжении шести белломов было сплошь усеяно людскими останками.
Альд Каллиера передернул широкими плечами так, словно ему было зябко (хотя пространство транспортного отсека было вполне прогрето); он бросил быстрый взгляд на то, как его люди затаскивали на плато оружие, вспомогательную технику и провиант, и сказал:
— Я не просто так спросил. Вы, сьор Ихил, кажетесь мне одним из самых проницательных людей в Академии. Из числа тех, что остались…
— Да. Мы понесли очень тяжелые потери, — многозначительно откликнулся Ихил. — Ушли почти все Первообращенные.
— И потому мне не кажется постыдным рассказать вам кое о чем. Мне приснился дурацкий сон. Ничего особенного, просто сон, клянусь железнобоким Катте-Нури! Я иду вот по этому транспортному отсеку, а ноги мертвеют. Сначала разваливаются сапоги, потом лезут клочья ткани, вот сама собой взрезается кожа, из-под нее фонтанчики крови. Мясо начинает отваливаться кусками… И вот так от меня остается один скелет, потом и он начинает разваливаться, и боль такая — жуткая!.. И уже когда остается от меня один череп и стукается об пол, я вижу нового альда Каллиеру, молодого, свежего, во плоти. Каким-то страшным усилием я перепрыгиваю из черепа в новое тело, и все начинается снова: сначала разваливаются сапоги, потом — лезут клочья кожи… Ну и вот так, сожри меня свинья! Очень страшно. Очень страшно, — заворожено повторил альд Каллиера, — я проснулся в холодном поту. А ведь я далеко, не трус и хаживал с одним копьем на боевого кабана, обученного в стране Сорока Озер!
— И что? — сдержанно спросил Ихил. — Как вы объясните это, любезный альд? Если что, есть у меня один бывший храмовник, жрец-Толкователь, так он вам любой сон разъяснит по букве!
— Ну нет, благодарю. Я не собираюсь его толковать. Я в этом сне умер много раз, и каждый раз словно наяву, вот что. Война продолжается, сьор Ихил. И если я еще пару лет назад надеялся, что она когда-нибудь кончится, то теперь я окончательно уверовал, что она кончится только вместе с нами. С Обращенными. Тогда, когда кончимся мы.
