По пути в крепость маленький отряд не встретил НИ ДУШИ. Верно, это сбывались зловещие и туманные предсказания Элькана, данные неясно, полунамеком, в расчете на догадливого слушателя. Несколько раз люди Гамова натыкались на свежие подпалины на земле, как будто тут разлили масло и подожгли. Еще теплая земля казалась разрыхленной, а может, так оно и было: тут рыли…
По пути к крепости они встретили полностью сожженный Малый Катрог, село, жители которого поставляли в крепость продовольствие и фураж и потому имели привилегию безнаказанно передвигаться по всей округе. Сейчас — никого. Крепость встретила посланников Элькана зловеще распахнутыми воротами, черными стенами и огромным черным горелым пятном посреди внутреннего дворика.
— Ясно, — тихо сказал Гамов, разглядывая горстку жирного серого пепла у стены смотровой башни, — не надо гадать, что согнало людей с насиженных мест и заставило убраться даже квартирьеров из твоего, Лейна, отряда, распущенного по окрестностям. Страх. Конечно, страх. Так не боятся мечей и не боятся огня. Они испугались эпидемии. А что? Довольно одного человека с открытой формой «короткой» амиациновой лихорадки, чтобы воспламенить окрестности. Вот они и воспламенили!.. Прошлись очищающим огнем, как инквизиторы в Средние века. Верно, извели все запасы масла…
— Если все так, отчего же эпидемия вспыхнула именно сейчас, ведь ее ожидают уже давно? — спросила Лейна.
— Очень просто. Примерно в эти дни по селениям ездят армейские эмиссары — осуществлять набор рекрутов. Я, кажется, уже говорил, что хватит одного человека? Вот он, верно, и проехался по всем пяти селам, что есть в округе. Вся зараза идет из Горна!
— Это я давно усвоила, — тихо сказала Лейна. — В прекрасном мире мы живем, друг мой! Все мы так или иначе обречены и скоро умрем: эти люди, что бежали, — от лихорадки, я — от нее же, но чуть позже и, быть может, не так мучительно, ну а тебя доест тварь, которая дарована тебе самим Леннаром. Прекрасный мир, прекрасная участь!
— Ничего, — бодро сказал Костя, чувствуя, как у него стынет кончик носам и свинцом наливаются кисти рук, — у нас на планете есть отличная песня про то, что помирать нам рановато…
Наверное, в переводе на Общий эта фраза звучала очень печально, потому что Лейна опустила голову и сделала какой-то слабый и неопределенный, ломаный жест правой рукой…
Всю работу по извлечению и укладке нужного оборудования провели за сутки. Еще по первым впечатлениям Гамова в этом мире местные сутки практически совпадали с земными…
На обратном пути они все-таки встретили одного-единственного человека. Он или отстал от беженцев (если его признали здоровым), или чудом спасся (если его посчитали зараженным). Так или иначе, ему не повезло. Сложно и неуместно говорить о каком бы то ни было везении в обезлюдевшей местности, истыканной, словно черными метками смерти, еще дымящимися выгоревшими пятнами. Завидев отряд Гамова, он вскинул вверх обе руки, страшно скривил лицо и заорал на простонародном наречии ганахидского:
— Ай, славные люди! Очень добрые люди! Во имя Леннара и всех богов Великой пустоты! Дайте жрать или убейте меня!.. Убейте или дайте пожрать, меня бросили, меня оставили, я хочу есть, я хочу есть!.. Эта земля смердит мертвечиной, тленом! Дайте есть или убейте!..
Неизвестно, сколько он причитал бы, когда б не Абу-Керим. Он вытащил из плотного кожаного колчана метательный дротик-миэлл и метким броском пробил бедолаге грудь. Тот повалился ничком, и Абу-Керим, верно желая предупредить возможные реплики милосердных, произнес, встав над трупом:
— На его лицо и руки посмотрите. Вот! Красные эти полосы… надо его облить горючим и поджечь. А потом закопать, а то он тут все окрестности отравит. Хотя моя предусмотрительность — это капля в море.
Не моргая смотрел на него Гамов. Если при старте полета одна улыбка Абу-Керима, длинная, белозубая, волчья, вызывала у него тоскливое чувство и позорное желание закрыть голову обеими руками и забиться в угол, то теперь ни террорист, ни это легкое убийство зараженного амиацином человека не подняли в груди Константина никакого чувства. Ему было все равно. Человеческая жизнь не стоила ничего. Промедление в этом мире было подобно смерти во много большей степени, чем на Земле.
