С тех пор как в августе 1915 года Николай II принял на себя личное командование армией и проводил все больше и больше времени в Ставке, он утратил последнюю способность к управлению страной. Он игнорировал или отвергал решения Думы, продолжая при этом комплектовать Совет министров – высший орган исполнительной власти – людьми настолько бездарными, что это было даже смешно>41. Министров Хор знал не понаслышке, так как недавно был на приеме в Мариинском дворе – резиденции Совета. Там пахло отчаяньем и нафталином, а за чаем на него насел некий господин, который был столь глух, что принял британского офицера за немца и стал громко поносить низменность англичан и английские демократические привычки>42.
Список ошибок царя стремительно рос. В январе 1916 года Николай снял своего премьера, 76-летнего Ивана Логгиновича Горемыкина. Назначенный на его место Борис Владимирович Штюрмер был не менее реакционен и еще менее эффективен. Штюрмер не нравился никому, включая Гарольда Уильямса, который с вызовом объявил, что “более коррумпированного, циничного, некомпетентного и лживого функционера в России не сыскать”>43. Павел Милюков вспоминал о Штюрмере:
Совершенно невежественный во всех областях, за которые брался, он не мог связать двух слов для выражения сколько-нибудь серьезной мысли>44.
Не обращая внимания на эту критику (как и на неизбежные подозрения, которые вызывала немецкая фамилия нового премьер-министра), летом 1916 года царь передал Штюрмеру также функции министра внутренних дел и министра иностранных дел. Единственной способностью, которой этот человек обладал перед лицом насущных задач государства, было его умение пресмыкаться перед царской фамилией, проявленное во время ее проезда по России по случаю 300-й годовщины дома Романовых.
Дума заседала на другом конце города, в знаменитом своими сквозняками Таврическом дворце. Учрежденная в качестве уступки обществу после революции 1905 года, Дума была все же скорее генеральной репетицией парламента, чем собственно парламентом. Портрет царя в полный рост, изображающий его во время путешествия по Италии (даже не по России), громоздился над трибуной Думы. Царь глядел поверх голов и словно насмехался над вульгарной идеей демократии. Хор отмечал, что сами депутаты Думы
были, очевидно, разочарованы и пребывали в отчаянии от безнадежности своего положения>45.
Сама Дума относилась к своей политической деятельности со всей серьезностью, однако царь переносил ее заседания при каждом затруднении и несогласии депутатов с его собственным мнением. На последних выборах в 1912 году в Думу вошли несколько марксистов, главным образом меньшевиков, но почти все они сразу были арестованы и сосланы. Кроме них, по-настоящему радикальными были только члены кадетской партии; однако, хотя они и придерживались курса реформ, никто из них не был достаточно непримиримым, чтобы не заседать в одном из думских комитетов. “Нашу партию составляли юристы, врачи и профессора”, – писал Павел Милюков>46. Бернард Пэрс, аккредитованный британский корреспондент при российском Министерстве иностранных дел (будучи племянником “К”, он немного занимался шпионажем в свободное время), писал, что взгляды Милюкова
ничем особенно не отличались от того, что обычно говорилось в Национальном либеральном клубе в Лондоне.
Милюков стремился направить Россию на путь конституционной монархии. В Петрограде 1916 года подобная программа превращала его в “красного смутьяна”.
Во время войны список требований Думы вырос>47. В 1915 году группа депутатов, среди которых были и кадеты, основала Прогрессивный блок – для защиты военной чести России и попранных конституционных прав ее народа>48. Как представитель левого крыла коалиции, Милюков считал, что Россия более не имеет права удерживать под своей властью угнетенные национальные территории, такие как Польша и Прибалтика. Автономия и равноправие (но не полная независимость) выдвигались в качестве компромисса ради сохранения целостности империи. Внутри же самой России следовало положить конец дискриминации религиозных меньшинств, включая евреев. Другие кадеты вели речь о профсоюзах и правах работников, об амнистии политических заключенных и отмене цензуры, которой в то время подвергались даже печатавшиеся в газетах тексты выступлений в Думе.
